Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

В этом замке гостевали нашумевшие на все XX столетие гости. Здесь ссорились и мирились, писали стихи, прятались от красных и от белых властей, влюблялись, арестовывались, умирали... Максимилиан Александрович Волошин - дух этой местности. Он расхаживал здесь в хитоне, подпоясанном веревкой, с посохом в руке. Он запечатлел все эти профили, скалы, обрывы и бархатистости пологих холмов в своих стихах и акварелях. Он основал здесь и жизнеобеспечивал хлопотливую гостеприимную Аркадию, набитую всеми этими поэтами, писателями, художниками с бабочками под подбородком и в неглиже, причудливыми барышнями, инженерами, врачами... Потом, когда разразилась всероссийская бойня, ракушечный дом стал постоялым двором Гражданской войны. Сюда приходили и приползали участники враждующих сторон, сюда прицокивали на конях, вваливались в грязных сапожищах, просили, требовали, угрожали... Хозяин бессильно страдал за развороченную Россию, страдал от жестокости, грязи, злобы, недомыслия —от всего, чем чревата любая революция, а русская особенно. Внешне он был похож на Зевса-громовержца, но сам был, скорее, громоотводом. Он сам назначил себе гасить страшные удары российской грозы. Он так врос в свою Киммерию, словно вырос из нее, как дуб или гора. Дуб же не может сесть на пароход и уехать в Константинополь. ...Если идти на Кара-Даг со стороны поселка, не миновать двухэтажного странного здания из больших серых камней. Оно - принадлежность классического итальянского пейзажа, стоит на возвышении на краю плоскогорья Тепсин. Оно отсылает нас к тишайшему Сильвестру Щедрину, на картинах которого тоже стоят на берегу подобные сооружения. Это не то мельница, не то электростанция 20-х годов. Историю этого здания я усвоил плохо, но само оно незабываемо. Если, стоя на центральном пляже, фотографировать карадагский массив, здание неизбежно попадет в кадр. Оно - дух местности, как и волошинский дом. Ходил я и в Библейскую долину, где жарко и сухо - и в воздухе, и на земле. Колючки, пятна тимьяна, клубки перекати-поля, шелковые перышки ковыля и какая-то длинная гряда справа, ровная, как искусственная насыпь. Плав­ ной дугой тянется она к морю, постепенно повышаясь, но не доходит и круто обрывается у Феодосийской дороги. По ней, повиснув на каких-то особых воздушных потоках, разгонялись планеристы. Отсюда название - Пла- нерское. Блеклая, матовая, сухая земля... В желтых столбиках загробных цветов асфоделий. По античным поверьям - это цветы мертвых. Продолжая топографическую часть очерка, вспоминаю, что на самую высокую гору. Святую, среднюю из трех геологических знаменитостей, я не полез. Она стоит зеленой пирамидой с оплывшей вершиной и настораживает своими темно-зелеными чащами, коими укрыта, как одеялом - плотно, без просветов. Змеи там, - по­ думал я, - клещи и пауки. И не пошел. Ходил я на нее много лет спустя с Володей Купченко, директором дома-музея Волошина. Новый, негласный и безвластный, и совершенно неимущий хозяин ракушечного дома все знал в округе, так как жизнь свою посвятил поэту-миротворцу и всему его замечательному хозяйству на этой суровой и чудесной земле. Змей мы не встретили, но были, как ни странно, превеликие числом и преужасные свирепостью комары. Были и клещи, но мы их как-то остереглись и миновали. Вид с небольшой полянки у вершины горы оказался душераздирающим...Особенно запомнил я космический бег облаков по небу и их теней по холмистой степи. Третья гора, Сюрю-Кая, никогда мной покорена не была. Я предоставил эту честь скалолазам и орлам. Уж больно там круто, зубчато и гранитно. Но, слышал я, зная тропу, можно и на эту «пилу» забраться довольно легко. 1984 229