Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

АССИСТЕНТ ПРОФЕССОРА ШУЛЬЦА Через неделю после моего приезда появился Павел Николаевич Шульц. Его лицо и руки были повреждены войной - не хватало каких-то пальцев. Он был рыжеватым и веснушчатым. Был похож на «Портрет Шоке» Ренуара (репродукция стояла на комоде в качестве доказательства сходства). Павел Николаевич был интеллигентен в мыслях, заботах, голосе, интонациях и обращении с людьми. Это было очень приятно. На даче жили с ним его жена, достойная такого человека дама, и дочь с маленьким ребенком. Дочь Наташа была замужем за симферопольским поэтом - фамилии не помню. Дом Шульца был всем известен. Он стоял у края глиняного обрыва над морем. Был последним домом на улице Победы. Павел Николаевич сказал, что у него скоро «поле» в Неаполе Скифском, что я понадоблюсь через неделю, что будет еще некто Саша Щеглов, его ученик. Он вернулся из армии. Мы станем его ассистентами или лаборантами. У меня была неделя свободного времени, я получил у Карасева деньги. И теперь мог осуществить свою мечту и посмотреть Крымское побережье, Южный берег. Об этом рассказ в отдельной главе, так же, как и о несравненном Коктебеле. Ялта мне очень понравилась. В ней было нечто татарское, итальянское, русское - одновременно. Морское, горное, лесное... Какие-то огромные неведомые деревья. Набережная с роскошными курортными домами. Пальмы в кадках. Прибойная волна лихо неслась за каменным парапетом, одна за другой, окатывая брызгами асфальт, курортников, зонтики кафе. Такой мне представлялась Ницца. Шевелилась на ветру зелень давно отцветших глициний, горели в клумбах настурции. По набережной, шарахаясь от морских брызг, ходили женщины в пестрых крепдешинах и муж­ чины в белых рубашках. Вода была совсем зеленая, и в ней сидели, покачиваясь, белые пароходы. Я видел такое в первый раз. Меня бы такое Рио-де-Жанейро вполне устроило... А высоко на горе, в середине гигантского и глубо­ кого цирка над россыпью лезущих в гору домов и домишек - церковь, и над ней облака. Выше нее, но ниже горного хребта, полукругом обступившего Ялту. Линия горных вершин так высоко над городом, что, глядя на нее, задираешь голову. Жизнь прожил, но не видел ничего интереснее, живописнее, увлекательнее того, что происходит на этой по­ лоске между отвесными горами и черноморской водой, на дорогах, тропинках, в парках. Все эти комбинации из дубков, линий кипарисов, скал, беленых изгородей и стен, темно-розовых крыш - бесподобны! В Симеизе гора Кошка со многими торчками-навершиями (большой шлем) и скала Див, высокая, крутая, с наклоном над морем. Я писал самозабвенно этюд со всеми этими дивами, не поспевая за сменами опало-агатовых оттенков моря и неба. И полный экстаз к ночи, с луной, черными, как сажа, тенями и пиками кипарисов над ровно дышащей повер­ хностью моря... Я пил неимоверно вкусный розовый мускат в розовом кафе у теперь уже действительно черного моря. «РАЗРЕШИТЕ, Я ВАС НЭЖНО СПРОШЮ» В Одессу впервые я попал с Карасевым и Леви. Александр Николаевич и Елена Ивановна взяли меня с собой добираться до Ольвии вместе. Путь сложный, и я мог заплутать, считали они. В гостиницу мы как-то умудрились попасть. Они удостоились приличного номера, я же разделил кров с какими-то мужиками, запрудившими номер арбузами. Для меня на каждом шагу открытия - Черного моря, Одессы, акаций, платанов... Город оказался внушительным сверх ожиданий - мощным, роскошным, даже каким-то столичным. Я и не знал, что он построен по такому высшему разряду. Дерибасовская не уступала в богатстве архитектуры стиля модерн Кировскому проспекту в Ленинграде, в рослости домов и затейливости их убранства - тоже. Пожалуй, был заметен некоторый перехлест по части роскоши, нарушение чувства меры, этакое купеческое «за свои деньги жалаю...». Но Пушкинский бульвар шел к морю вполне благородными строениями и рослыми платанами, поразившими меня своими голыми шелудивыми стволами. «Под чинарой густой мы сидели вдвоем» - это, оказывается, про то же дерево, чинара —кавказское название платана. Об Одесской лестнице я с детства был предуведомлен фильмом Эйзенштейна (там она талантливо преувели­ чена). 222