Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

красавицы дремал головкой долу щуплый краснощекий мужичок. Он вдруг проснулся, обалдел от красоты, аккорде- онно разметал руки и, не отрывая взгляда от археологини, запел исключительной ей: «Из окошка... любуюсь тобо-о- ой....» Неведомый романс. Мы, конечно, засмеялись. Воспеваемая смутилась и пыталась уйти в салон. Но там места не было. И она поменялась с кем-то из нас местами, чтобы не предстоять серенаде. Но мужичок не отрывал глаз уже от ее профиля и спел новое романсеро. Пьяно вихляясь и чуть не падая. Плюхнувшись между расступившимися коленями пассажиров, он снова устроил себе «визави» и снова запел. Все смеялись до упаду. Красавица стала красной и тоже начала смеяться. Такова сила красоты! Мы с ней расстались на берегу. Она к нашей компании не принадлежала и ехала в какой-то особенный зали- манный магазин. Она оказалась молодой бабушкой маленького сдобного мальчика, привезенного ею с собой из Киева, и, следо­ вательно, дачницей и археологом одновременно. Итак, мы ходили купаться на ту сторону лимана. На нашем крутом осыпающемся берегу, который был весь в пропастях и острых пиках, мы купались в обеденный перерыв по будням, ломая ноги на каменистом мелководье. Наш курорт был на левом берегу. Там мы устраивали воскресные, долгие сиесты с купанием, загоранием и улучшен­ ной едой - вино, фрукты. Мужской эшелон молодых копателей составляли: Боря Ч. - мой состудент, соученик и ставленник. Я его реко­ мендовал моей трудоустроительнице Леонтьевой, а она - Карасеву. Боря - личность сложная, до вычурности. Дерганный, талантливый и тайный молодой человек. В нем буше­ вала сложная внутренняя жизнь. Он сам се увлеченно усложнял - такая уж натура. В промежуток между двумя Ольвиями он уже писал мне сумасшедшие письма, пытался сманить невесту. Но как ни в чем не бывало, вынудил меня ходатайствовать за него и приперся вслед за нами во вторую Ольвию. За нами, объектами его странных переживаний и покушений. Леня Столов - высокий, брито-длинноголовый миролюбивый блондин, никаких своих проблем не высвечива­ ющий, доброжелательно получал все даяния жизни. В нем сидела большая подъемная сила, он привлекался к работе с тяжелыми чугунными вагонетками. В нашу научно-копательную бригаду входил даже один китаец. Его звали Чен Юн Дзян (Юность Вечной Реки) - высокий, тощий; естественно для китайца, но не естественно для нас, трудолюбивый юноша. Он ничего знать не хотел о перекурах, о перерывах на обед, он махал лопатой, как Павка Корчагин в комсомольском аврале. Чен Юн Дзян был образцовым советско-китайским китайцем. Он очень любил китайское правительство, Мао, родителей, невесту, и тут у нас чувствовал себя, как в райском саду, где все другие жители тоже хорошие. Он восхи­ щался всеми и словно не замечал за нами недостаток рвения в работе. В Ольвию-58 кто-то занес весть, что невеста изменила ему, пока он махал лопатой в СССР. Славный Чен был убит горем, но держался мужественно. Он уезжал из Ольвии раньше нас. И мы все провожали его на пароход, стояли во главе с Карасевым на краю песчаного хаоса, чтобы дольше видеть китайского друга. А Боря Ч. и Леня Столов устроили заплыв в честь русско- китайской дружбы и плыли за пароходом. Дружбе этой, казалось, не будет конца. «Но все проходит в жизни зыб­ кой. ...», - сказал поэт. И был еще Сергей Беляев, чернявый, очкастый, с толстыми стеклами, заикающийся студент, книжный червь, вдруг опомнившийся и бросившийся на упускаемую какое-то время жизнь и на всех девушек вместе и по очереди, и, впоследствии, даже и на мою жену. Через несколько лет я видел его в цветнике из молоденьких француженок, купа­ ющимся в их щебетливом внимании. Но тогда вулканические процессы только назревали, и Сережа был еще верным служителем науки, только еще пробуждающимся для соблазнов жизни. ...И вот мы ходили купаться этим молодежным синклитом. Особенно помню пляжи пятьдесят седьмого - хо­ лостого года. В пятьдесят восьмом, женатом, я на пляж не ходил, так как кожа моей жены не выносила солнца. .. .Возникал целый ассортимент девичьих тел и поведений. Флора состояла из одних палочек: средняя потолще, и две пары тоненьких, к ней приделанных. Илзе была подобна Флоре, но как-то ладнее, надежнее, грациознее, может быть. Но у Флоры было преимущество душевного подъема, связанного с цветением первой любви. В Москве ее ждал любимый, невероятно талантливый жених. А сейчас велась самая спешная и пылкая переписка с ним. Она стала захватившей всех нас реальностью. Ежедневно происходила нетерпеливая беготня на почту. Флоре все-таки надо было работать, и мы поочередно бегали на кратковременную местную почту за жениховскими письмами. Тут уместно сказать, что на парутинской почте был обычай перлюстрации писем - от скуки, любопытства ради. Адресат получал письмо только тогда, когда все работницы почты и их подруги его уже прочитали. Это очень задерживало доставку. Все это обнаружилось лишь потом, по случаю. 217