Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

Плес более всего украшен именем Левитана, но он и так красив. Грабаревская монография о Левитане сопутствовала мне в детстве. Трудно изобразить первую любовь к картине, к музыкальной пьесе. И вообще - первую любовь... По непередаваемости давние детские впечатления сродни запахам. Трудно рассказать запах. Поверх первичных ощущений много всего нарастает. И, если под этим спудом вдруг все-таки шевельнется то, «первое», переживание делается особенно драгоценным, волнующим. Вы помните свою первую 14-ую сонату Бетховена? Не просто знаменитую «Лунную», а вашу «Лунную» - первое прослушивание? Странная мелочь: чтобы «шевельнуть» в себе это первое чувство к Левитану, мне достаточно было вспом­ нить ту серую, шершавую бумагу, на которую были наклеены репродукции. ...Марке был потрясен картиной «Озеро». Облака, зыбкое их отражение, тростники, берег с деревней. Левитан это так точно передал. Он очень слож­ ный художник... Как молодой Пастернак. Только у того вся сложность наружу, а у Левитана спрятана до впечат­ ления полной простоты. И только грусть свою никуда не спрячешь. С таким лицом, с таким здоровьем... «Русская душа» - понятие не только этническое. А вообще Плес - местечко не «щемящее». Да и Левитаном тут писаны совсем не грустные картины. Это изобильный разными пейзажными великолепиями и сложным рельефом городок. География его почти Рейнская. В нем даже есть что-то курортное, западное. Попали мы туда к вечеру. Я очень устал. Мне достался отдельный номер. Осиленный полусонными видени­ ями, я заснул окончательно. Утро было изумрудное, обещало упоительный день. Собаки просыпались в полумраке огородов и потягива­ лись. Надо было перед работой закусить. Павел Александрович и Зила страдали гигиеническим высокомерием и в буфет не пошли. Я пошел, но застал там сиреневую тишину, запах сырых котлет и спящего на щеке буфетчика. На мухоморной липучке страдали, жужжа, последние смертницы. Картина мне показалась возвышенной, и я не стал ничего нарушать. Светофорным светом горел срез арбуза. Я посмотрел на него с укором и ушел. Работа состояла в лазанье по ужасно крутому склону горы, с рулеткой в руке. Надо было замерить крутизну и рельеф склона. Мы занимались этим все трое. Наверху, куда мы одышливо забрались, оказалась площадка с ЦПКОшными наклонностями: скамейки, па­ вильоны, карусель. Вид сверху - изумительный. Дали, дали. Выпуклая, озаренная солнцем плоскость, где совер­ шаются превращения молодого дня, как бы подкатывается под тебя. А над тобой - шелестящие березы... У Левитана есть этот вид в мягком вечернем свете. Только пейзаж был еще малонаселенным. Я написал в Плесе несколько этюдов, изрисовал альбомчик рисунками. И еще я сделал одно дело: купил портвейна, вышел за черту города, забрался на высокую гору, где чернели отборные ели, и, сев на муравьиной по­ ляне, выпил за свое счастливое путешествие, за несчастливую свою любовь и за свою трудную родину. С высоты косогора я видел порядочный кусок России. Любил всё на свете, и даже всех на свете... Мучился изжогой и ласково стряхивал с себя муравьев. Церковь, долговязая, многоэтажная, была тогда непроницаема. Кажется, там хранилась картошка. Теперь там картинная галерея. Домик Левитана посетили, объяснения гида прослушали. Нижняя набережная улица и придает городу курортный вид. По ней гуляют профсоюзные туристки. Эта­ кий Баден-Баден в убогом варианте. Вечером я пошел в кино. Там все время рвалась лента, вызывая свист, топанье и швырянье зажженными спичками. Экспедиция кончалась. С безупречно корректным Павлом Александровичем у меня сложились безупречно стройные отношения, хорошие, уважительные, поверхностно интеллектуальные, но не более. Поэтому я мало пишу о нем, больше о своих путевых впечатлениях. Судьба свела меня с двумя другими служителями этой науки, которые были более открыты моему сердцу и наблюдению. 207