Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

ЖЕЛТЫМ МОРЕМ ПЛЫТЬ ...«Чтоб мне сдохнуть! Николай Иванович такой человек! Я за него кому угодно яйца оторву! Все эти педы —чучела африканские рядом с Вами, гниды, засранцы, им до Вас желтым морем плыть... Чтоб мне подавиться ма­ цой, щукой пасхальной, чтоб...» - и т.д.- разливалась в своих изъяснениях восторга к моему отцу, преподавателю кулинарии, небольшая пышная еврейка Коганович Раиса Семеновна. Она была ужасающе сдобной, яркотелой, с ог­ ромными очами, с неистовым крашеным ртом. Она была настолько еврейкой, что казалась даже цыганкой... Страсть, льстивость, какая-то прямо бабелевская речистость. Она потешала всю нашу семью, когда вкатывалась румяным колобком в нашу убогую комнату на шестерых, и восхваляла отца, «расточала» врагов его, проклинала техникум, советскую власть и небеса - и русские, и еврейские - за невоздание должного Николаю Ивановичу Величайшему, за эту комнату, за эту жалкую зарплату. Она проклинала весь мир. Она поселяла отца во дворце, снабжала машиной с личным шофером, конвертной тринадцатой зарплатой, освещала прожекторами славы... Вот эта сумасшедшая баба взяла неудачливого отпрыска великого кулинара на работу в свое поварское училище. Я стал делать кулинарные таблицы. Я рисовал. С помощью туши и акварели я фаршировал рыбу, рубил корову на части, панировал котлеты, украшал аппетитные бифштексы сельдереем. Кроме того, я оформлял шрифтом и рисунками большие щиты, которые должны были представить наше учи­ лище на городской выставке в ЦПКО. Это была долгая годовая работа. Я рисовал кривые успеваемости. Она росла. Лучами, идущими из красного кружочка с надписью «Ленинград», я рассеивал по всему розовому скачущему коню «СССР» превосходных наших выпускников. Я даже нарисовал огромный рот советского человека, в который въезжал товарный поезд, набитый коровами, свиньями, арбузами. (Раиса Семеновна настаивала на такой раблезианской метафоре) Я честно трудился. Я даже полюбил этот жанр изобразительного искусства. К концу учебного года в актовом зале громоздились внушительные щиты, оберегаемые сменными сторожами. Но вотще! Все кончилось катастрофой. ...В незабвенный, сияющий небесами и лужами майский день въехала во двор училища полуторка. Она долж­ на была увезти мои произведения в Елагинский дворец, на выставку. Мужики матерливо и темпераментно погрузили щиты. И грузовик, проезжая ворота, дико трахнулся о штангу, наклонился и вывалил все щиты в лужи. Лужи возму­ тились, расплескав свою лазурь пополам с грязью. Взмыла в небо стая мирно гукавших голубей. Упало мое сердце. Мой молодой энтузиазм и прилежание со всего маха ударились о неприглядную действительность. Сколько таких столкновений за всю теперь уже достаточно долгую жизнь! ЛЮБОВЬ... Я с блеском поступил в «Штиглица». Еще доживало свой век это название училища, еще оно, училище, не стало окончательно «Мухой» (им. В. Му­ хиной) с тем, чтобы через сорок лет волей исторических судеб, снова стать, уже официально, училищем барона Штиг­ лица. Но дело не в названии. А в «трех грациях»... и все в том же Боре Ч. Мои неверные друзья студенствовали в Академии. А я, претерпев разбитые щиты (см. «Желтым морем плыть») с группой неудачников из СХШ на пятерки, блистательно прошел в «Штиглица». Трудно было понять, хорошо ли там или плохо, т.к. все тут же заслонили три девушки. Они поступили с нами и были брошены на «субботник» в «общагу» Штиглица, и мы с ними что-то ворочали и таскали. Девушки «строились» во время экзаменов, т.е. всюду имелись всегда втроем. Одна, высокая как статуя или башня, с широким невозмути­ мым лицом, с осанкой императрицы и иронией Эразма Роттердамского. От нее веяло античностью и светскостью. Вторая - тощая, тоже светская и слегка курчавая. Бойкая, но без особой насмешливости. И, наконец, миниатюрная блондинка, граничащая с рыжиной и украшенная веснушками. Белокожая, беловолосая и по фамилии Белая. «Под сенью» этих девушек мы сразу и оказались. Я и Боря. Началось товарищество, иллюминированное про­ хладным осенним фильтром. Мне понравилась голубоглазая, малых форм, Марина. У нее была на голове рыжеватая баранка. В ней было что-то уклончивое, и мне хотелось разгадать ее. Тень благосклонности промелькнула в ее глазах и ласково легла на мое истерзанное сердце. Это сгубило меня. Мне всегда хотелось счастливой любви. Я не стал бы утомлять джинна из бутылки тремя желаниями - я бы заказал ему счастливую любовь и ничего более. 200