Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

ЛЮБОВЬ И КОВАРСТВО ОТ ЛЮБВИ ДО НЕНАВИСТИ Самая странная дружба моей молодой жизни возникла в последних классах незабвенной школы. Боря Ч. был полурусский-полуармянин. Русский папа, как многие папы многих одноклассников, отсутство­ вал. Была жгучего вида глазастая армянская мама. Странный Боря жил во власти каких-то крупных и мелких противоречий. Он был умный и талантливый маль­ чик. Противоречия терзали его всегда. Они владели его жестами и его речью. Он часто глухо молчал, морща лоб десятком ровных морщин. Морщины вдруг исчезали, Боря разражался скороговорной тирадой с блеском в глазах. Потом вдруг встряхивал головой, махал рукой, мгновенно разочаровываясь в собственном порыве, и, коротко хохот­ нув, замолкал, затягивая глаза поволокой отчуждения, и снова глухо молчал, дергая кожей лба. Он был похож на амура-подростка и на баранчика, т.к. был и красив, и курчав, и имел склонность к внезапно­ му остолбенению. Боря был, как известно, разносторонне одарен: рисовал, писал стихи, пел. Он мог спеть и за Татьяну, и за Онегина, и за оркестр при этом, весь четвертый акт знаменитой оперы; и Мефистофеля изображал совершенно инфернально; и вальс цветов, и антракт из оперы «Кармен» - он много пел. Внезапно многоречиво разбалтывался, резко и глухо умолкал. Все эти и музыкальные, и разговорные поведенческие гримасы - легкая морщь на поверхности Бориной скры­ то бушующей натуры. Волны перекатывались внутри, а сверху так, легонько плескало... Боря вдруг привязался ко мне, в ту пору - осмеянному моими главными друзьями, и стал меня мучительно любить и ненавидеть попеременно, а скорей всего, одновременно. В тайну этой дружбы я так до конца и не проник. Мы ходили пешком из школы. Боря жил на Мойке рядом с Капеллой. Я - в доме с Думской башней, т.е. в по­ луподвале бывшей Думы. Все было бы славно, если бы Боря так не дергался. Но Боря дергался - и мелко, и крупно, и к концу нашей трехлетней дружбы утомил меня и сам устал ужасно. В комаровскую компанию Боря Ч. как-то не вписался, его не приняли, не поняли. Да его и трудно было по- Мы говорили с ним о книгах, о музыке, иногда о моих сердечных делах. Разговорами это можно назвать с натяжкой - все больше звуки, междометия, переглядыванья, гримасы. Свои проблемы Боря таил. Много места в пространстве между нами занял Достоевский. Это была пора знакомства с ним и, конечно, экстатической любви к нему. Мы потрясались всеми потрясениями его романов. Мы проходили через Достоевского. От его ранней петербургской тишины - до карамазовских истерик. Величие души человеческой открывалось перед нами в глубокой полифонии Баха. На этой почве мы с Борей совершенно сходились. И понимали друг друга с полуслова. И наслаждались этим пониманием. Нам нравились психологические изыски. Мы подмечали черты и дарили друг другу эти наблюдения, так, по­ ходя. Внешняя фактура наших отношений была вполне симпатичной - пестренькой с искрами приятного друг другу остроумия, интеллектуальной игры, корпоративной чуткости. Я давал приятелю книжки, которые мне доставались. Я был в смысле образования впереди Бори. Просто так сложилась жизнь. По-моему, Боря с самого начала ревновал к моему первопроходству. Не с этого ли началась его навязчивая вражда ко мне? Но вряд л и ... Наверное, мне не хватало тонкости в обращении с его самолюбием... (Знать бы досконально свои пороки и прорухи, можно было бы прожить жизнь безобидней!) Да, Боря был странен... Однажды он показал мне множество рисунков с самого себя в зеркало. И автопортреты, и портреты нижней части тела в разных поворотах и позах. Это были мужские «НЮ»... Так много. Так увлеченно! Мне это было особен­ но чуждо, так как я себя вообще никогда не рисовал. Даже лицо. Я не знал, что подумать. Остановился на нарциссизме. Боря был взволнован, показывая мне эту «бориаду»... Я тогда подумал, а теперь четко осознаю, что мой друг был очень скрытен. Из меня удил, а сам держался в глубокой тени. Он все время что-то таил и копил. Все это потом разразилось войной. Но не буду забегать вперед... Я даже не знаю, нужно ли мне писать о нем, потому что он так и ушел из моей жизни неузнанным, с невнят­ ными претензиями ко мне... ...Пока же мы благополучно провалились в институт. Я пошел работать в техническое училище. Это стало моей первой работой - моей конфирмацией в социум. 199