Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

СМОЛЕНСКОЕ КЛАДБИЩЕ Главный сад моей жизни. Полчище деревьев, могил, канав, дорожек. Вселенная мертвых и живых. Плацдарм страстей и упокоений... Зеленый рай василеостровского детства. Но и потом, по миновании этой поры, в разные годы, выхватывал меня этот некрополь из других мест в самые живые и терпкие моменты жизни и перебрасывал за свой высокий забор, в свои зеленя и сумерки. И правда, многие посещения кладбища начинались не с ворот, а именно с забора, который я преодолевал в одиночку и с другими, то через многочисленные дыры, то через верх. Забор в основном был дощатый на бревенчатых стояках. Тянулся вдоль малого проспекта не менее километра. Весной в канавах кладбищенского парка кипела подводная жизнь, и никогда позднее не испытывал я таких пленительных зоологических впечатлений как тогда, когда копошился бледным послевоенным четвероклассником в этих незабвенных бассейнах. Головастики и все стадии их превращения в лягушку! Нежно любимые и жадно исследуемые. Я ловил их в банку и рассматривал, полупрозрачных, на просвет, рисовал внутренние органы, измерял пульс. Вел серьезную на­ учную работу. Испытывал экстаз и вдохновения научного открытия. А жуки-плавунцы! Деловитые, серьезные создания. Есть такие, что носят с собой серебристый пузырь и от­ гребаются мохнатыми лапками. Боднув задом поверхность воды, они отвесно скрываются в пучине. Их снования вверх-вниз завораживают. Они несут радость. Черные, глянцевые, деловитые, они нужны счастливому детству... Но в иерархии весенних духов выше тритона нет никого. Божественный тритон - это динозавр, аллигатор, варан и китайский дракон в одном лице. Нет никого великолепнее и нежнее тритона. Ведь он еще немного ягуар... Вспомните его очаровательное пятнистое пузико! Когда ты сидишь у подоконника, на котором банка с тритонами, и, прильнув к ее стеклянному боку, смотришь в этот аквариум, то ведь они, тритоны, огромные и светящиеся, летают по небу над трамваями, над деревьями, над твоими постылыми школьными тетрадями... Надо всеми горестями детства. Ловить тритона в весенних канавах - изысканнейшая из бескровных охот. Ты - смесь Ива Кусто с Гулливером. У тебя замерзающие красно-синие руки, но ты ловок, техничен в своем деле. Ты милостив. Твои радости чисты. Ты устраиваешь почетного пленника по-королевски. У него замок из ракушек и камней. Ты жертвуешь ему половину мраморной крышки от пресс-папье и аметистовую чернильницу. «Здоров ли князь? Что приуныл ты, гость мой желанный, что ты так призадумался?»... Ты ловишь и подселяешь к нему друга из той же канавы. Ты ловишь настроение пленников и вовремя отпус­ каешь их в «родимую гать»... В канавах живут еще какие-то мелкие странные создания. С ними не хочется иметь дело. Они устраиваются в трубчатых мочалкообразных коконах. Коконы напоминают также «ежиков» для чистки бутылок. С ними нет контак­ та. Отчуждение непреодолимо. Но Бог с ними - они тебе неинтересны. ...Невозможность слияния с любимыми мучительна. Я испытываю от этого метафизическую тоску разной степени. Я тоскую по воронам, например. Я безнадежно отделен от них. Безнадежность почти смиряет ностальгию. И все-таки она тихо шевелится во мне. Не слиться даже и с собаками при всем нашем взаимопонимании с ними и соседстве в иерархии существ... Господи, ведь я никогда не стану молниеносной иволгой! И скромным неторопливым ежом. Я никогда не до­ бьюсь от него взаимности. Я не добился ее и от любимых людей! Мне ли посягать на границы между видами?! Моя нежность будет вечно ходить с протянутой рукой. И никто этого, слава Богу, не увидит. Ибо я стал черств, я подчи­ нился вселенским необходимостям и людскому этикету. Я как все. Я в своей скорлупе. Мы все сами по себе, аминь... ...Деревья кладбища стары и причудливы. Некоторые тополя вообще покойники. Есть такие дупла, что можно в них залезть целиком. Но из полумертвых тел еще тянутся последние живые ветви. И они зеленеют в лучшем месяце Над рекой Смоленкой нависают с острова Голодай ивы, да так нависают, что еще немного - и можно было бы туда по ним перебраться. Но, увы, никак. Мутная речка течет, извиваясь, в залив. Мы иногда ходим целой компанией к ее устью. Но это уже целый поход. Долог он еще и потому, что по дороге городская свалка, и не застрять на ней никак невозможно. И чего там только нет! А все есть. Потом река, петляя, ложится в болотистые поляны с глинистыми ручьями-притоками. У ручьев растут болот­ ные цветы. Есть такие метелочки на прямых стеблях с трогательными фиолетовыми цветочками. Они-то и соблазнили меня, и привели к одному из самых трагикомических эпизодов моего неистового де­ тства... Он стал для меня символом моей бытовой невезучести. 191