Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

Папа забросал меня вопросами, репликами, взаимопониманием и приветливостью. Все было в духе: «мы-то с Вами понимаем...» А что было, и не помню. Не помню, о чем мы говорили, но интеллигентный такой разговор. Хотя, о чем тогда можно было говорить, до XX Съезда партии, ума не приложу. Да еще с семнадцатилетним юнцом! И почему они, Морозовы-Хлудовы, (типун мне на язык) на даче, в Снегирях, а не на Колыме. С их-то генеа­ логией! ...Папа, наконец, отпустил меня по настоянию Маши, и мы с ней решили погулять, пока еще светло. Лесок был обычный мелко-сосновый, по-дачному замусоренный. Солнце уже истекало лимонным соком. Мы с Машей вяло доигрывали царскосельскую пантомиму, только уже без Бори. Боря по нашей режиссуре был вроде как Арлекином, будучи очень похожим на Пьеро. «Бровки домиком, в глазах печаль». Роль Пьеро исполнял я. Такое уж у меня амплуа... Я уже почти осознавал, что влюбленность проходит и освобождается место для бестрепетной дружбы. Все это я ощущал в том незапамятном сосняке, со смешанным чувством грусти и облегчения. Эти финальные нюансы хороши, как выздоровление, как первые дуновения свободы равнодушия. О, великий Будда! Не желать, ничего не желать... Не любить, никого не любить... Я остался ночевать, порадовав еще напоследок папу визитом в его лазарет. Какие замечательные типы доживали тогда свой век! Из «серебряного» - в кровавый... А сколько было погублено людей из числа этой чудной, неповторимой и такой недолговечной русской интеллигенции. Она возникла только здесь, в России, и просуществовала, если считать от Герцена, максимум полтора столетия. Мне довелось видеть эти чудные видения. Так и хочется сказать - привидения. Меня куда-то уложили, и я мгновенно уснул, утомленный впечатлениями. Утром, после завтрака в саду, мы с Машей поехали на велосипедах в Новый Иерусалим. Празднично, свободно! Обдуваемые летним ветром. Вперед! На Истру! -«Кокошу купать». «Кокошку», ученого поросенка. Маша употребляла лексикон великосветской детской комнаты. Она была убеждена, что за пределами Черного моря купаются только поросята. Путь был далек. Мы уезжали на весь день. Нас снабдили завтраком. ...Дорогу обступали милые подмосковные деревни и поселки. Кое-где возникали церкви в их еще больше­ вистском клубно-складском состоянии. По дороге, часа через два, мне захотелось есть, но я знал, что Маша властно приурочила завтрак к истринским прибрежным лужайкам. Я промолчал и смирился. Было очень приятно лететь велосипедным полетом над большой, не загроможденной машинами дорогой. Однако, мы устали крутить колеса и присели отдохнуть в придорожные травы. Я поймал богомола и стал пугать им Машу. Маша пугалась и от страха попискивала... Я отпустил богомола, он зацепился за стебель травины и стал молиться. На этом привале мы вдруг вспомнили про «28 героев-панфиловцев» и подумали о том, как страшно на войне, как страшно, когда на тебя идут танки... Это все потому, наверное, что шоссе, по которому мы ехали, Волоколамское, и тот знаменитый бой происходил где-то здесь. Новый Иерусалим оказался здорово разбитым. Говорили даже, что нашими, когда они вышибали немцев... Такие слухи ходили. Очень может быть. ...Какое же это удивительное сооружение! Больше всего запомнился круглый, как бочка, храм. Я вспомнил слово «баптистерий» на подписях к картинкам, изображающим Пизу За знаменитой башней вид­ нелся похожий на кулич баптистерий. У Иерусалимского кулича верхушка была снесена. В цилиндр можно было проникнуть по лопухам, полыням и крапивам, спотыкаясь о фрагменты купола. Что я и сделал, почувствовав себя в бочке без верхнего днища. Маша убоялась крапивы, и я пробил дорогу палкой и провел за собой подругу. Мы долго смотрели в голубой круг неба. Рядом с круглым стоял другой, лучше сохранившийся храм. Главным, как я уже потом узнал, был именно он. Он должен был напоминать знаменитый иерусалимский. Впрочем, я не вполне уверен в своих сообщениях. Читал я про это мало, а экскурсоводов слушаю рассеянно. Кроме того, я вознамерился передать ту лирико-архитектурную кашу, которая варилась у меня тогда в голове. 186