Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

Но судьба оставленной девушки, проявив известное коварство, подсунула ей шальной грузовик, на котором она, решив умолить компанию принять ее на борт, и догнала оттопавших уже 17 километров пыльной и корявой дороги Ферапонтово - Кириллов. Сжалились. Взяли поварихой - в «судовой роли» не было такой должности. Роковые последствия этого происшествия прочно обосновались во мраке будущего и ждать себя не заставили. В Череповце, в самый трудный момент движения по системе, когда придется выйти в опасный простор Рыбин­ ского водохранилища, на швертботе остались трое: Яша, Вова и девица (имя ее мне неизвестно). В это время Вова получил телеграмму от своей возлюбленной, что она вот-вот будет проездом в Рыбинске. Поспеть на свидание водой на родном плавсредстве было невозможно. И Вова решил бросить судно и отправиться поездом. Потупив очи, попросил он у капитана увольнительную. Добрый Яша в затылке почесал - одному с судном управится трудно - но отпустил пылающего любовью Вову. Девица, разумеется, в матросы не годилась. И капитан остался один... СПАСАТЕЛЬНАЯ КОМАНДА В октябре (числа не помню) пришел ко мне Борис Власов и сказал: «С Яшкой Ревзиным что-то неладно: звонил Вовка Степанов из Рыбинска. Швертбот туда не пришел, а уж должен был». (Судно вышло из Череповца, что вверху водохранилища, а в порт назначения, Рыбинск, не пришло). Вова покинул борт в Череповце, поспешив в Рыбинск по своим любовным делам, он добирался туда поездом. ...Мы все направились в захолустный Рыбинск. Мы с Власовым летели на самолете на его деньги - у меня их не было. Добрались мы до гостиницы уже поздно. Нас определили в многоместный номер, где уже были наши: Павел Ковалев, Вова Степанов, Саша Сколозубов. Они уже совсем почти спали в зарослях кроватных спинок, на кольчужных общесоветских сетках. Разбудил нас чрезвычайно разбитной малый, очень поразивший меня своим присутствием здесь, в Рыбинске, среди моих приятелей. Он был давно запечатлен во мне как завсегдатай филармонических концертов, ходок по Нев­ скому, вездесущий и оживленный собеседник музыкальных знаменитостей, одним словом, светский лев с филармо­ ническим уклоном. В очередях на дефицитные концерты всегда возникал он, перебегал от одних к другим, населяя атмосферу своими скороговорными приветствиями и репликами - коренастый, кудрявый, бойкий, быстрый. Я от него глаз и ушей не мог оторвать, он привлекал внимание, интеллигентный живчик непонятного возраста в сером свитере или в дешевеньком букле. Лицо у него было столь же подвижно, как и тело, в нем все шевелилось и двигалось, как в прибалтийских игрушках-масках из пористой резины. На невысоком лбу шевелились крупные при­ родные морщины, рот артикулировал во все стороны, нос тоже каким-то образом двигался. Так же были подвижны слова и интонации, порождаемые им и его акробатическими губами. Он знал всех, и его знали все. Только я был с ним незнаком. ...И вот он здесь. Качается в сеточной койке, в том же сером свитере, будит нас, взбадривает. В необъятном номере никого кроме нас нет. Вездесущий молодой человек называется Слава Станкевич. И вот теперь-то я. наконец, узнаю его. Последний. Он приятель где-то затерявшегося Яши Ревзина. И он уже накоротке со всеми. Меня не знает, и это естественно. Я вообще незаметен - это мое свойство. Появление Станкевича стало светлым эпизодом этой печальной поездки, столь приятно и удивительно было для меня приобщение к до сих пор заочному, вернее сказать «очному» Станкевичу. Мы со Славой проснулись раньше всех, представились друг другу и, уже с полчаса разговаривая вполголоса, добрались до Стравинского и Софроницкого. ...Над нами поблескивали разноцветными огоньками бальные люстры «большого зала», мы одобрили бароч­ ное изящество и акустику «малого», сравнили Рихтера с Софроницким... Человек, скорости которого - двигательные и мыслительные - превышают твои собственные, обычно неудо­ бен и обременителен, но Станкевич мне как-то хорошо пришелся, стал тут же очень симпатичен. Я рассказал ему о своем многолетнем пассивном наблюдении его персоны. Он смеялся, шевеля всеми частями лица. Потом быстро и забавно наговорил мне всю свою жизнь и обстоятельства. Его живая мимика и остроумное скороговорение мне понравились. .. .Утро было серым и туманным. За окном, в плену каких-то низких пристроек питались куры, шаркая своими жесткими ножками. 169