Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

ПЕРВЫЙ ПОКОЙНИК ГИМАЛАЙСКИЙ МЕДВЕДЬ Первым исчез из жизни Яша Ревзин. Он именно исчез - тела его не нашли. Он утонул в безобразных водах Рыбинского водохранилища. Яша был красив - узколиц, смугл, тонок, но, правда, сутуловат. Глаза у него были такие же, как он - задумчи­ вые, проникновенные, скромные и какие-то уважительные. Не говоря уже о том, что это были очи - то есть большие, ярко-черные, блестящие глаза. Он был ко всему внимателен, неторопливо внимателен. Если он и был похож на еврея, как ему и подобало бы, то только на восточного, южного, из жарких стран. Он мог быть принят за араба, айсора, курда, алжирца и т.д. Чалма, чуха - и он бедуин. Но более всего Яша похож на гималайского медведя. У Яши совершенно отсутствовали свойства, приписываемые антисемитским стереотипом еврейству. Он никак и никуда не пробивался. (Эталонный русский, будучи инертен, не одобряет предприимчивость в других народах). Яша говорил мало. Умел слушать, наблюдать. Скромно вырастал в хорошего скульптора, не приобщаясь ни к каким авангардным крайностям. Впрочем, 50-е годы - какие там крайности! Когда Ревзина, студента 5-го курса, не стало, и мы, его друзья, усилились сделать его посмертную выставку, то оказалось, что уже есть такой талантливый и основательный скульптор Яков Ревзин. Скульптор интеллигентный, умный, вдумчивый. Работ немного, но все содержательны, красивы. В качестве курсовых заданий Яша лепил не металлургов и доярок, а портреты Эйзенштейна и Прокофьева. Слепил он и сидящего на табуретке Исаака Бабеля. Преподаватели относились к Яшиным темам с мягким неодоб­ рением. Вроде как можно... «Эпоха реабилитанса» уже сделала первые шаги, «оттепель» затеплилась... Можно, но лучше не надо. С Яшей можно было поговорить на метафизические темы. Ему интересно про Бога, про Канта, про мирозда­ ние. ...Дымятся остатки костра. Это мы затеяли отмечание белых ночей и начало каникул на призаливных песках между Репино и Комарово. Праздник окончился засыпанием утомленных участников у погасшего костра. Водка вы­ пита. Студенты спят на песке между двумя зорями. А мы с Яшей про Бога... Я выражаю большую надежду на его существование. Яша, слушая меня, вдумчиво укрепляется в своих пред­ положениях о Боге. В ответ на исповедания тревожной и замученной веры моей, Яша говорит, что он тоже много думал и чувствует, что над нами кто-то есть. Следующая тема «Вещи» Канта («в себе» и «для нас»). Меня очень волнует сущность мироздания, вечные вопросы. Яша тоже не чужд таких раздумий. У Яши в глазах вековая терпеливая печаль... .. .Горит не то Венера, не то Марс. Посапывают отдыхающие. Мы все разнообразные невротики. А Яша нет. Он зреет, мне кажется, спокойно и ровно - без комплексов, го­ рестей самолюбия и лихорадки пола. Яша лепит, строит, копает на родительском огороде, чистосердечно дружит, любит свою семью. Он дышит ровно, он покоен... Руководимый каким-то природным вкусом более чем натаскиваньем со стороны, он выбирает в нашей культу­ ре близкое и нужное ему. Он не так уж много знает, но знает прочно. От гипноза державной советской лжи молодой этот человек освобождается сам, тихо, без истерик и раздраже­ ния. Работает он медленно, ровно, с ясным и серьезным напором. Он решил увековечить тех, кого советская идеоло­ гия в свои самые наглые годы либо убивала, либо держала в черном теле. Яша добро улыбается шуткам друзей-остряков, но сам не острит, не рассказывает анекдотов. Он даже сторо­ нится перемывания костей друзей и знакомых. А у нас это принято в самых, так сказать, бабьих размерах. Ничего не могу припомнить про Яшу нехорошего, чтобы разбавить апологию его характера. Благородный был человек. 167