Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

СОЗВЕЗДИЕ КУКСОВ Илья Кукс появлялся чаще зимой, в лыжный сезон. Это был изобильный проявлениями, маленького роста, субтильный, но очень крепкий и жилистый молодой человек. Лицо сангвиническое, лоб граненный, глаза большие (рачьи), проникновенные, улыбка хорошая, слегка ироничная. Следственный этот портрет нуждается в динамичес­ ком оживлении. Илья двигался несколько марионеточно, резковато, скорее, с покушениями на спортивность телод­ вижений, чем с истинной спортивностью. Впрочем, «спортивность» (а ведь он действительно занимался боксом, лыжами) была вполне хороша в обыч­ ных условиях, но в экстремальных - подводила. Кукса вдруг заносило куда-то на лыжных и велосипедных поворотах. Вообще, он часто осекался и неожиданно падал. Его тело не выдерживало интенсивности его психической жизни. Мой иронический тон - просто так, по дружбе. Я любил его и буду любить посмертно. За эту интенсивность, за существование на стреме, за страстность, даже в мелочах. За проницательность, за способность к отклику. И, ра­ зумеется, просто ни за что, просто любил. Любовь ведь в мотивах, слава богу, не нуждается. Илья! Боря! Где были ваши печати недолгого века? Может быть, ваши тоскующие глаза?.. Завтра умру я - какие будем искать приметы... Не дай бог видеть их! Итак, Илья был заводной, подвижный. Тон его разговора обычно предполагал некоторое историческое взаи­ мопонимание. К новичкам в компании, к случайным пришельцам, он относился сухо и отчужденно. Ему надо было убедиться в законности твоего присутствия, в праве на его клан. Когда мы познакомились, меня ему было совершен­ но не видно, я был за бортом его интересов и, скорее, вызывал досаду - какой-то никчемный «зять-мижуев» при его Борьке Власове. Борю он любил как своего эвакуационного (Ташкент) младого друга и пытался даже курировать в деле приобщения к соблазнам этой жизни. Илья очень смеялся, узнав мой настоящий возраст, - он прикидывал мне лишний десяток. Я почему-то всег­ да был старообразен. Какие-то мои реплики вдруг установили необходимую для Ильи позицию взаимопонимания, сговора, родства. Снобизм отпал. Илья был субъективным мыслителем, но он умел быть чутким к сторонней теме. Вникал в чужие проблемы. Они с Борей были чем-то похожи: всегда дружественный, общительный эгоцентризм. Четко оформленная, как бы замкнутая в себе, но в целом поэтическая конституция, которая, впрочем, не чужда противоречий. Талантливость, большая энергетическая сила. Так вижу их я из теперь уже бесконечной дали... Я пишу, что думаю. А думаю я также, что нет на свете универсальных истин и оценок. Правда всегда усколь­ зает, и человек всегда ошибается. Но каждая личная правда - тоже правда. Глупо быть нетерпимым, скучно судить окончательно. Так я чувствую, это выше всякой дедукции. Да и, рассудив, понимаешь - окончательная правда только у Всевышнего. К делу! Кукс умел слушать. Он был очень серьезен. Его категоричность не мешала ему думать над твоей проблемой. Ему хорошо было пожаловаться, обсудить какой-нибудь шаг. Прибежать после крушения - выслушает, вникнет, рас- Двое моих закадычных друзей, Боря и Саша, реагировали иначе. Боря бы обратил твои интимности в шутку. Саша (А.С. Сколозубов) бы благородно и стыдливо (сам не любил жаловаться) отстранился. Илья вникал. Давал совет. Илья мог быть широк, но концепцию жизни имел определенную. (Боже, сколько раз она его подводила!) Я претендую, возможно, только претендую, на расплывчатую широту, известную беспринципность, но вероятно, все мы со стороны выглядим совершенно иначе... Илья хоть и не был русским, но в излюбленном русском занятии - раскрытии души «под закуску» - знал толк. Илья любил женщин. Всячески. Поэтически, плотски, сангвинически, грубо, нежно. И его тоже любили. Воз­ можно, он это по-гусарски преувеличивал и «вслух», и про себя. Но это неважно, раз он щедро тратил на это свою жизнь. Его чисто промысловых похождений я не знал. Когда его крепко задевало, он устраивался по-семейному, и это было часто даже трогательно. Казалось, хорошо, навсегда... Но бывало и трагично, отягощалось страстями, до­ стоевщиной, нравственным тупиком. Илья, я ужасно сочувствую тебе в твоих семейных и любовных делах, так как пивал от этой чаши. Илья, тебя упрекали, что ты, будучи способным физиком, тратил себя на женщин. Теперь, когда я ностальги­ чески облетаю страну своей юности, я думаю: какая все это ерунда! Никого нельзя выстраивать на свой неверный лад, нельзя разбазаривать дружбу, лучше поглупеть и прикрыть глаза, если в сердце твоем нет «не суда». Нельзя выключать человека из его большого космоса в узкие аспекты своего разумения. Илья разбирался в искусстве. Он интересовался нашей работой. Ведь его родители были художниками. Вскоре я познакомился с Александрой Николаевной Якобсон - матерью Ильи. Там, где Комарово незаметно переходит в Зеленогорск (меньше домов - больше леса), прямо у шоссе, стоял похожий на барак дом. Этот дом принадлежал ЛОСХу, и Александра Николаевна любила там бывать. Однажды мы с Ильей и Борей отправились из Комарово навестить ее. Меня поразили ее почти белые глаза, оживленная, бог атая 164