Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

Оригиналы Шишмаревой к «Пиковой даме» Пушкина, закупленные Русским музеем, улеглись в папку «Клас­ сика русского книжного искусства». Хрестоматийны. ...Я вырос и перестал бояться властной, сдержанной, почти английской «бабы Тани». Она часть моей жизни, друг... «Пиковая дама» - это доблести давно минувших лет. Татьяна Шишмарева выразила себя как нельзя лучше в двух жанровых подразделениях. Художники, зрители города Петербурга знают ее как портретиста, пожалуй, всегда строго-линейного, мастера арабеска, певучей линии, контурных характеристик. Другое качество и тема - интерьер. Негромкая комнатная лирика. Негромкая, потому что таков характер ху­ дожницы и просто потому, что это легкая линейно-штриховая графика, дополненная цветом, оснощенная им скупо, нежно для каких-то тихих, почти смиренных, элегических целей... Татьяна Владимировна - героиня комаровских «вигилий», дачных общений памятных русской культуре лю­ дей. К ней забредал Д. С. Лихачев и его потомки. С ней бок о бок корпел над моделями Верейский страший (Г. С.). На ее даче заливалась смехом тонкоголосая Верочка Зенькович. Солидно навещал изысканно аккуратный, элегатный Владимир Конашевич. Кого только она не рисовала! От людей совсем безвестных до участников российской исто­ рии. Она всю жизнь дружила с известным испанистом Георгием Степановым. И еще... Она обладала даром авторитетности, действующим на всех уровнях. Поднатаревшие в отказах чинов­ ники и референты пасовали перед ней. Это она «пробила» монографию сына, она издала его не изданную послед­ нюю книгу... Она даже немного дорисовала ее за него, внезапно пропавшего. Отец ее до 80 лет ездил на велосипеде. Татьяна Шишмарева, художница, знатная дама, десятками хоронила знаменитых приятелей. И в здравом своем и строгом уме, и хорошей памяти, рисуя почти до последнего, окончила свои дни в возрасте почти девяноста лет (1906-1994). Именно потому, что она умерла сравнтельно недавно, я, не­ спешный и боязливый Нестор, не успел написать про нее добротный и крупный текст. Я ведь все больше... Не всег­ да, но в основном, об усопших пекусь. Пусть мой текст о рисовальной академии в Соловьевском переулке, где жили, учили и учились два Власовых и одна Шишмарева, останется пока с перевесом во Власовскую сторону. Бог даст время - будут и слова, и тексты... 1995 ХОЖДЕНИЕ В ТРАУГОТЫ ГАВ ТРАУГОТЫ Другой дом - другая эстетика. Впоследствии, в пору некоторой зрелости, я понял: истина плавает глубоко и дается в руки по частям. Люди же, или группы людей, считают себя единственными обладателями. И вот - споры, ссоры, ожесточенная полемика, вражда. Принципиальность, мне кажется, должна уравновешиваться терпимостью, иначе она слепая фурия, терзаемая гордыней и крайностями. Жестокость ходит за ней по пятам. Валерий Траугот либо поступил в СХШ (среднюю художественную школу при институте им. Репина) позже меня, либо появился, когда я уже учился в ней после долгой болезни. Я уже успел завоевать некоторый авторитет и симпатии (у кого - что). Вид у меня был преждевременно почтенный, к тому же я уже несколько пообтесался во вла- совско-шишмаревском доме и кое-что знал, набрался известной образованности. Валерий, будучи вообще добрым малым, несколько ревниво отнесся к моему возвышению и одновременно испытывал интерес ко мне. Не обошлось без снобизма и насмешек с его стороны, и однажды мы даже бегло подрались. После этого наши отношения нала­ дились. Он начал снисходительно разговаривать об искусстве. В 1952 году я отличился по профессиональной части: написал лихо, а не «заплаточками», как полагалось в школе, несколько акварелей. Это вызвало бурю возмущения в педагогическом эшелоне и всяческое одобрение во власовском доме. Повысились мои акции и у Валерия. Мы стали дружить. Однако в его дом, который был очень замкнутым и почти таинственным, я тогда допущен не был. Произош­ ло это в 1956 году. В Академию я провалился, а через год поступил в Мухинское училище, куда перевелся, проучившись год в Москве, и Валерий Траугот. Мы встретились под вычурной сенью молодежного зала. Валерий взял надо мной шефство. Я стал бывать в загадочном доме. Конечно, никакой тайны он в себе не заключал, но был беспредельно артистичным. Мне кажется, замкнутость ленинградских «кланов» объясняется в значительной степени историческими при­ чинами: борьба с «формализмом», сталинский многолетний террор сделали людей подозрительными и расслоили все и вся. Различность художественных исповеданий тоже играла свою роль. И вот я, власовский воспитанник, попадаю в дом, где исповедуется нечто другое, почти враждебное. Быто­ вого «мещанского» порядка в квартире не было и в помине. Все было усеяно и усыпано бумагами, акварелями. 159