Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

- все это участники некоего уравновешенного и внутреннее напряженного состояния. Как увлекательны силуэты предметов, их конструкция! Как удивительно умеют ладить и враждовать различные пластические структуры! Он умел обыденные сочетания предметов воспринимать и передавать в приключенческом контексте. Его стиль можно было бы, пожалуй, упрекнуть в излишней роскоши, если бы любая его работа не имела увлекательного пластического содержания. Художнику, а потому и зрителю, не бывает скучно, если, конечно, зритель чувствителен к тактическим про­ блемам искусства. В своей работе Власов воодушевлен, как Шерлок Холмс, и, как он же, порой рационален и сух. Бориса Власо­ ва не интересует материальная фактура. Вопреки всем поветриям времени он исповедует художнический идеализм. Хорошо усвоил Борис уроки аналитического кубизма, преподанную им грамоту пространства, хоть он и не последо­ вал программам этого течения. Последние годы в нем стал расти интерес к драматургии современной жизни, к социальным темам. В некоторых работах появились ирония, активный скепсис. Такова его серия «Манекены». Человек и порож­ денная им среда. Фатальное воздействие среды на человека. Власть вещей и материальных удобств. Обезличивание и манекенность, включение человека в необратимую жизнь созданной им природы. Но чуть ли не лучшее из того, что он сделал, не имеет печати идеологических волнений. Например, его де­ тские книжки. Они так призывно красивы и образны. «Ружье деда Амбросио», «Луна и зайцы», «Улыбки повсюду». Какой точный ответ на национальную тему! Какие яркие типы и как хорошо все живет в листе! Как доказательно говорит художник детям: «Смотрите - мир интересен». И никакого снисхождения, никакого подлаживанья под то, «что нравится детям». Да ему и нужды не было. Многие механизмы его натуры сродни тому, что происходит у детей. В его книжных листах столько же лиризма, сколько в его домашних рисунках. Откуда всё это? Вспоминаю Бориса времен наших незабываемых прогулок. Мы ходили по черт знает каким закоулкам и захо­ лустьям, чувствительные к малейшим деталям. Например, надо было лезть в какую-нибудь бетонную трубу, чтобы лучше увидеть особенности лахтинского заката... Или в болото за камышами, которые от малейшего удара взрыва­ лись, испуская облака пуха. Мы шли пешком на Крестовский - за настроением какого-нибудь стихотворения Блока... Бесконечные лабиринты ощущений и наблюдений. Вот из этого вырастут будущие удачи, верный тон, лучшие обре­ тения... Человек, который начинался с таких прогулок, способен выказать сквозь профессиональную изощренность что-то очень простое и необходимо человеческое. Борис, как и его отец, не любил заигрывания с искусством. Фокусов, магических приемов. Он осуждал игру не по своим правилам, спекуляцию на теме, на чисто литературных мотивах. Он избегал соблазна чисто интеллекту­ альных ассоциаций. Борис был очень многим обязан своим вниманием к чужому искусству, но был при этом тесно связан с жиз­ нью, с природой, исходил из них. Он держался совершенно независимо в отношении всех поветрий. При этом не боялся меняться, оставаясь верным своему главному ходу. То есть обладал хорошим балансом новаторства и консер­ вативности. На некоторых его перекрестках сквозят новые большие возможности. Борис Власов - замечательный иллюстратор, мастер книжного искусства. Он тут - и точный, и вольный. Точ­ ный - потому что смотрит на свою задачу из глубины текста. Вольный - потому что идет с автором бок о бок, но не дублирует его. Он достойный соавтор. Пожалуй, можно упрекнуть иллюстрации к повести Хемингуэя «Старик и море» в несоответствии драматиз­ му повести. Но нужно ли? На первый план здесь выходят твари морские, поверхность моря, траектории движения рыбы. И это прекрасный «океанический» фон, аккомпанемент к теме. Своего рода «космизм». Иллюстрации к «Айвенго». Специальная, для большей живости примененная эскизность. Несколько поме­ шало ему гипнотическое действие рисунков Курдова к этой книге. Они всегда воспринимались нами как шедевр. А шедевры агрессивны и прилипчивы. Его детские книги замечательны. По-моему, они из лучших книг «Детгиза». Начиная с первой, - «Ружье деда Амбросио», и кончая последней, оставшейся незавершенной, - «Сказки народов мира». Тут, в книжном деле, он жил наиболее богато и естественно. Книги очень красивы, и каждая красива по-новому. И все это - Власов. Они как бы прямо пропорциональны его усилиям в станковой графике и отражают лучшие результаты его работы. В листах к «Ружью» есть отзвуки гуашевой живописи. Цветовая сила и «Ружья» и акварелей к книге «Луна и зайцы» возникает как развертыванье гаммы его натюрмортов и интерьеров. Как насыщены и по-хорошему сложны цветные листы к этой книге! Сколько в них графической изысканности, и как выразительны персонажи: кот, лошадь, кузнечик, карась! Эта большая отдача, эта работа на острие самого себя чувствуется в большинстве книг. Это особенно заме­ чательно, если учесть, что сам текст далеко не всегда его устраивал. Обычно он придерживался теории «хорошего текста». То есть, хорошо, когда текст высокохудожественный, точный, зримый. Это способствует сгущению изоб­ разительной идеи, вызывает ответное напряжение качеств. Если же текст ему не нравился, он считал, что можно от него «отвлечься», благо сам материал для работы хорош. 157