Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

Тут мы как бы соприкасаемся с родственными узами самого Василия Власова. Всякое искусство имеет свои истоки. Серов сам по себе. Серов через Лебедева - существенный родовой момент образа самого художника, его линейного рисования. Я здесь не пытаюсь разбирать творчество самого Василия Адриановича. Особая забота этого очерка - мир идей художника. Этот мир был непередаваемо богат оттенками и проявлялся в своеобразной артисти­ ческой форме. Он был, если можно так выразиться, устный писатель. Не перестану тосковать по поводу отсутствия фонограммы... Я люблю рисунки своего учителя (осмелюсь так его называть), люблю его книжки. Но рост его как мыслителя, как «болельщика» искусства, да простит мне Василий Адрианович, в моем восприятии выше его роста художника- профессионала. Впрочем, и Власов-художник, и Власов-«человек в искусстве» был очень дорог всем нам, тогда еще молодым художникам, которым он неоценимо помог в свое время. И было большой радостью видеть его в этих его двух ипостасях. БОРИС ВЛАСОВ. ПОРТРЕТ ХУДОЖНИКА Борис Власов был моим первым другом. Он был ведущим, будучи сильнее, крупнее во многих отношениях. Его отличали воля и большой энергетический заряд. Теперь, когда его внезапная смерть призывает внимательней думать о нем, особенно ясно, что и работа его в искусстве послужила развитию доброго десятка художников, сопри­ касавшихся с ним в разное время. Это было влияние авторитета сильного, властное воздействие идущего впереди. Какой-то особой организующей силой обладал дом трех художников, в котором он был младшим. Василий Адрианович, Татьяна Владимировна были педагогически умелы и щедры. Особенно «папа Вася», так как был на редкость красноречив, по делу, по его существу. И попросту говоря педагогически талантлив. Нам, друзьям Бори, тоже кое-что доставалось от этих щедрот. Уже в 15-16 лет Борис многое умел. Его рано раскрывшийся талант и сильный характер позволили ему много­ му научиться в своем «хорошо вооружённом» дому, а впоследствии уйти дальше, на новые земли. Я пытаюсь рассказать о том, каким вижу этого человека, товарища, художника. Думаю, интересно вспомнить детство. Я его хорошо помню, это детство. Оно «делалось» (и мое отчасти) в его доме, окрашивалось его особен­ ностями. Дом был полон прекрасных и редких книг, крамольных художественных идей, увлекательных и смешных рассказов. На рассказы был мастер Василий Адрианович. Борис любил отца и подражал ему вольно и невольно. Тра­ диции, овеществленные в книгах и родительских наущениях, сопутствовали молодому художнику. Матисс, Пикассо, Модильяни, Петров-Водкин, Хлебников, Маяковский встречали его у входа в здание искусства. Жить было интересно. Особенно на даче, в Комарово. Тон романтического противостояния косному и ус­ редненному появился у Бориса рано и сохранился до конца дней... Он был неугомонным подростком, «гораздым», как теперь говорят, «организовывать среду». Из двух велосипедов делался гибрид - тандем, из бревен, тростников, железок и прочего - скульптуры и всякие абстрактные штуки. Он никому не давал отдаться мечтательной лени: надо было ворочать, устраивать, нести, тесать, составлять и т.д. «Кока, байбак ты этакий, опять лежишь с Фукидидом? («Фукидид» - в его устах ненужное неинтересное чтение). «Манюня, вечером газуем на Красавицу, мышцу качаем». (Манюня - это соседка Наташа). ...А в городе были книги, театр и замечательные прогулки. Мы отыскивали часовню, где Блок писал стихи, катались по молодому льду залива, рискуя провалиться. Рисовать любили ходить в Коломну. Загородные прогулки затягивались допоздна, до клюквенных закатов, и дымный город с его змеящимися в воде огнями необыкновенно волновал нас. Жизнь и любимые стихи становились единым сплавом. С легкой руки Василия Адриановича мы стали заправскими театралами. Сначала мы «обежали» все оперы. Потом «навалились» на балет. Борис ворчал: «Шелест сегодня еле шелестела, а Шейна головку держала здорово, но фуэте вялое». Блок, Маяковский, Хлебников, Пастернак немало занимали наши головы. Прекрасная память Бориса на дол­ гие годы сохраняла заученные наизусть стихи. В 14-15 лет Борис писал иногда стихи под Пастернака, поражая меня сложностью и «взрослостью» фактуры. В его поэтических интересах произошел с годами вполне, мне кажется, закономерный переход от близкого по времени к немеркнущему удаленному - от Хлебникова и раннего Пастернака к Пушкину и Баратынскому. Взросле­ ние, зрелость... Убывание ретивости. Тон его рисования, при всем его рационализме, - приподнятый, если хотите, праздничный. Малая жизнь обычных вещей в его пластическом претворении приобретает почти космическую событийность. Ни линии без события, ни пятна без большого пространственного значения. Горшочек с бегонией, шезлонг и подводная маска 156