Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

Это чудное видение только мое. Мама не помнит такого. Ей было не до лампочки. И еще одно впечатление. ...Очень сильное впечатление - навсегда. Мы входим в квартиру под утро, сразу после бомбежки. На полу россыпь мелких стеклышек. Они блестят как драгоценности, отражая утренний серый свет за окном. И вот, наконец, как все было. Информационный образ событий по рассказам родителей. ...Ночью по сирене бомбежки мама одевает нас, и мы идем в подвал-бомбоубежище. Тетя Валя отказывается идти, остается в квартире. Под утро фугасная бомба пробивает четыре этажа и взрывается в квартире над нашим подвалом. Сильный взрыв разворачивает большую часть дома, обрушивает потолок подвала. Тетю Валю слегка контузило взрывной волной. Волна же раздробила стекла в окнах. После этой бомбежки мы переселяемся к тетке отца Аппулинарии Андреевне, «бабушке Пуле». Это на улице Герцена (ныне Морской). Помню узкий коридор, в нем какие-то деревянные панели и высокое красивое зеркало. Я не помню голода. И это естественно для ребенка. Я помню вечерние прогулки, закатное небо над Мойкой, Исаакий, за спиной которого опасно и великолепно носятся лучи прожекторов, цепеллины в небе. Мне нравится вся эта грозная сценография войны. Мне нравится бабушкин коридор, зеркало... Всего этого лишила нас опять-таки бомба, на этот раз зажигательная. Начался жестокий пожар на чердаке над нами. Все заволокло дымом. Пришлось уносить ноги. Жили мы и у Сергея Андреевича Козина, дяди отца, академика. Помню лишь белое видение расположенного рядом Князь-Владимирского собора и какого-то человека, который поднимал над головой большой чайник и лил из него себе в рот воду. Став взрослым, я тоже этому научился. Еще видение. Мы в самолете. Сидим на полу Самолет горелый и все сидения в нем выгорели. Я карабкаюсь на какой-то тюк, чтобы смотреть в окно. Мама меня стаскивает на пол, но я успеваю увидеть, что в небе, которое неподвижно, неподвижно лежат еще два маленьких самолета. Один загорается и летит вниз. И снова, как в Дубров­ ке, струя черного дыма. Я еще настолько мал (около пяти лет), чтобы не понимать, что это ужасы смерти. И уже не настолько, чтобы понять, что самолет подстрелили и он погиб. Я уже имел понятие о зенитках. И я видел воздушный бой. Но еще не сознавал движение истории, в которую вписана моя маленькая жизнь. Теперь это выглядит так. Сорок второй год, конец февраля или марта. Внеочередная эвакуация на самолете че­ рез фронт. Обгоревший, но живой «Дуглас», охраняемый нашими истребителями. Одного сбили немцы из зенитки. ИЗ ДУГЛАСА В БЫКОВО «Телятник», вагон для перевозки скота, становится нашим домом. Необходимое для жизни тепло - в «буржуй­ ке» - железная коробка с трубой. Война - поезда ходят медленно, подолгу безнадежно стоят. Стоят и луна, и звезды. Потом вдруг начинается ужасный убегающий вдаль лязг - и луна, и звезды едут с нами. Это видно в раздвижные ворота вагона, пока их не закрыли, и потом в щели между досками, из которых сделан вагон. Из щелей идет холод. Он бы умертвил нас, если бы не железная коробка. Она светится в темноте красным светом. Так ее раскаляют. Мама закрывает нас собой от морозных струек воздуха, закутывает каким-то тряпьем. Сама она примерзает к стенке вагона. На нарах много народа и это спасает каждого от холода. Я вспоминаю даже чувство некоторого уюта, когда после морозных дневных вылазок снова забираешься в эту «повалку» (спать «вповалку»). Братик маленький. Два года. Мама его кормит грудью. Откуда молоко при таком питании и такой жизни - бог весть. От него же, от Бога, и молоко. Он хочет, чтобы мы жили. Почему хочет - бог весть. Ночью в щелях вагона перебегают звезды. Днем едут какие-то утонувшие в снегах деревни и поселки. Над домами расширяющиеся к верху белые столбы. Я еще мало видел, мне пять лет, и я не сразу понимаю, что это дымы из труб. Тихо в воздухе - и они неподвижны. 11