Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

снимал очки, поворачивался к жене, и они долго целовались. Такое парижское поведение было тогда в диковинку. Да и возраст... Совершая такие вот лирические паузы, они добредали и до залива. .. .Умирали один за другим академики. Шли годы, и уже мало кто остался в живых. А Фок еще жил. И мне казалось, что его спасала от смерти любовь и эти «законные» поцелуи. По-моему, трогательно... Гравий нашей улицы бороздила порой тележка знаменитого художника Натана Альтмана. На тележке покои­ лась маленькая лодка. Я даже не уверен, что это была тележка, а не лодка с колесиками. Или, можно сказать, тележка- амфибия. Казалось, колесики были конечностями самой лодки. Такое уж существо. Альтман довозил свою лодку до залива, если можно так выразиться о «Маркизовой луже»... Отчаливал и ло­ вил рыбу. Вылавливал ли он что-нибудь или просто отдыхал - неизвестно. В добрый час Натан Исаевич нарисовал в свое время «с натуры» самого Ленина. Возможно, это послужило ему, художнику с «формалистическим» прошлым, охранной грамотой в годы тотального уничтожения. Альтман говорил по-русски с сильным акцентом. Иные это приписывали тому, что он долго жил во Франции. А в Париже это диковинное произношение объясняли будто бы тем, что он русский еврей. Такое ироничное приме­ чание было тогда в ходу... В 50-е годы Альтман председательствовал в художественном совете фонда, отстаивал, как мог, все смелое, необычное. Натан Исаевич защитил однажды в свое время оформление витрин ателье №1, которое яростно осудило насе­ ление города (сотни писем в «обком») и забраковал испуганный заказчик. Работа делалась братьями Трауготами при моем пособничестве. Альтман жил долго (Альтман - старый человек по-немецки) и долго возил свою амфибию по Курортной (главной улице), скатывал с высокой горы и беспокоил серые воды залива. Амфибия жила в сарае (или гараже) у Владимира Ивановича Смирнова, нашего аборигена - крупнейшего математика. Владимир Иванович был по-дореволюционному вежлив и обходителен. При встрече с кем бы то ни было, с ребенком, с академиком, он останавливался, кланялся (по-настоящему кланялся!) и снимал при этом шляпу. Он был похож на того улыбчивого, человечного и ласкового Ленина, каким изображала советская традиция это­ го беспощадного революционера. С той разницей между ними, что Владимир Иванович таким был действительно. Математик Смирнов был разносторонне культурным человеком. Он знал языки и хорошо играл на фортепиано. Индуист Алексей Петрович Баранников был строен и худощав, как индийские йоги. Он ходил в любую погоду на залив со складным креслом и подолгу сидел у моря. Увы, это не было чудаческой прихотью. После операции на легких Алексею Петровичу не хватало воздуха. Из дачи индуиста однажды появился человек, который почему-то любил ловить змей. В этом тоже было что- то индийское. Он привлек меня к этому занятию и показывал, как надо грамотно ловить гадюк. Гадюки жили прямо в лесу за баранниковским забором. Замечательные бабушки были у Бори Власова. Родная, Анна Михайловна, как я уже говорил, пела когда-то в Мариинском театре. Это театральное прошлое, благородное воспитание, обычаи ее светского прошлого сказывались в том, что она тщательно следила за собой до конца своих дней. Нарядная, подпудренная, подрумяненная, в длинном темно-васильковом шелковом халате, она ходила по саду, составляя красивые букеты для писания акварелью. Писала она очень симпатично, и одна ее акварель долго потом висела на стене гостиной. Приветливая Анна Михайловна была к нам очень внимательна. Она обо всем расспрашивала, спокойная, све­ жая, ароматная, жительница XIX-го столетия, обрушенного бурями ХХ-го. Не менее живой и любознательной была Наталья Федоровна, сестра Академика, и тоже оттуда, из давних времен. Внешне баба Тюша (так звал ее Боря) совсем другая, не нарядная и не торжественная, как Анна Михайлов­ на, - сухонькая будничная, но тоже интеллигентная, внимательная. Но при этом, увы, забывчивая, запутавшаяся в бурной хронике истории... «Костя... Да, кстати, ведь Вы - Николай - откуда же Костя? - Ах, так... Говорят Вы только что женились. Что же вы тут, в Комарово сидите? —поехали бы в Италию, там ведь очень красиво...» Тут бесцеремонно влезал в разговор Боря, напоминая «бабе Тюше» о том, что «Крейсер Аврора залпами своих пушек...» и т. д. «Ах, да!.. Италия... все это было до катастрофы. Простите, Костя, простите!». Анна Федоровна, согбенная, молчаливая, совсем маленькая, в каких-то голубых буклях, напоминала мне пор­ трет Иммануила Канта из истории XIX века Лависа и Рембо. 142