Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

«Всё равно, давайте 12-ую - дюжина, легко запомнить». Наши темпераментные строители перерыли участок дачи, как только они умеют, а потом засыпали его пляж­ ным морским песком. В первое же лето в пустыне под редкими корабельными соснами стали робко пробиваться первые растения. ...В последние годы своей жизни академик всё забросил. Всё лето жил в Комарове Нечто буддистское в его внешности ещё усилилось, и он тихо сидел на веранде медитирующим богдыханом, в демисезонном пальто (в любую погоду), в фетровой шляпе, положив обе руки на ручку массивной трости. В самые первые дачные годы я сопровождал его в прогулках по пескам нашей пустыни. Из розового пес­ ка пробивались побеги иван-чая. Мы вели им учёт, и Сергей Андреевич обводил каждого малыша охранительным кружком. Делал он это своей непременной тростью. Этот церемониал продолжался два лета. На второе пустыня ста­ ла быстро зарастать, и опекать новосёлов уже не было никакой возможности. Наши священные растения заполонили весь участок, заливая его в июле цветом «фукси», а осенью принося обильный урожай настырного белого пуха. ...В городе наша семья совершала гостевые набеги на квартиру деда в Доме Учёных, где ему принадлежали в качестве жилья гостиная и спальня Великого князя Константина. (Дом Учёных —бывший особняк князя.) Сергей Андреевич любил вспоминать, что его квартирант-предшественник написал слова замечательного ро­ манса «Растворил я окно. Стало душно невмочь». Эти гостевания имели для нас не только родственно-коммуникативное, но и питательное значение. В бедные послевоенные годы академики получали хорошие пайки. И нас, ослабленных войной дистрофических детей, водили па подпитку, на хороший корм. Происходило это, кажется, раз в неделю. Хозяин сам установил такое обыкновение. Мы, по зарплате отца, были обречены на маргарин и макароны по-флотски. ...После обеда дядя с племянником, нашим отцом, отправлялись переваривать, беседовать и курить в спальню князя. Вспоминали ставропольскую старину. Оба - оттуда, из Ставрополя. Поднимались и до высоких материй... Добирались и до Ольденбурга, а то и до Костомарова и Татищева, голубой дым папирос тянулся по темному фону тисненых обоев... ...Статуэтка «Кони у изгороди» Клодта. Эскиз Маковского к «Пьянке попов», что-то средиземноморское Се- мирадского. Очень красиво и занимательно было в этих двух залах. Меня доводила до мечтательного самозабвения и восторга акварель Альберта Бенуа. На ней почти ничего не было —небо и вода. На небе нежнейшая растяжка цветов раннего вечера. На воде ее повторное отражение и легкая плавная волна на переднем плане. На горизонте далекий островок, на нем оранжевая точка костра и легкий дымок в небе. И все. Все. И все это чуть больше открытки. Мне иногда кажется, что я стал художником из-за этой картинки. Во всяком случае, я пытался дома повторить ее по памя­ ти. Меня осенило великое чудо вдохновения. ...Само ложе Великого князя и советского академика (кровать красного дерева) находилось за высокой, очень художественной деревянной перегородкой в рост человека. И в самой глубине, в альковном отделе, сложная архитек­ турная, со всякой резьбой и балясинами, панель из черного дерева, обрамляющая дивное, круглое, выпуклое зеркало. Как на картине Ван Эйка «Чета Альфонтини». Интерьер этот проникал в мои сны. И я теперь не поручусь, что все там было именно так.... Сергей Андреевич, уже застрадавший в те годы легким беспамятством, неизменно, каждый раз, подводил отца к серому мраморному подоконнику и, показывая на двухэтажный особняк наискосок напротив, говорил: «Вот, Николай, особняк графини из «Пиковой дамы». (В особняке годами находился «комитет по культуре и спорту»). «Нет, Сережа, ты путаешь, - говорил строптивый отец, - это не он». «Это он, я уж знаю, кому ты говоришь», - возражал действительно заблуждающийся академик. Отец-правдо­ люб спорил, доказывал. Сергей Андреевич завершал спор своим любимым ругательным посыланием: «А, иди ты к ярмонаху!»... Кро­ ме этой семинаристской отмазки были и другие диковинные поговорки дореволюционных времен. Они и составляли в основном скупую речь молчаливого деда Сергея. Сомнение в истинности какого-либо утверждения выражалось словами: «Это еще бабушка надвое сказала». Если речь шла о бесплодных амбициях и посягательствах, он вспоми­ нал о «безрогой бодливой корове»... И тому подобное. Сергей Андреевич был щедр, бескорыстен и гостеприимен. В начале войны, когда наша цыганствующая семья осталась без жилья, мы жили у С. А. на улице Блохина, где проживал еще какой-то родственник. Он лил себе воду в рот из чайника, высоко подняв его над головой. Я был совсем маленьким, и это произвело на меня большое впечатление. Теперь-то и я владею этим искусством... Возможно, что в нашем роду были цыгане. Слухи о цыганском происхождении Козиных и сбивчивые се­ мейные предания никогда не затихали. Дело доходило даже до какого-то невероятного кулька из газеты, в котором дед Ковалев купил на Кишиневском базаре вишни. И там будто бы было объявление какого-то цыганского барона, 138