Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

Дмитрия Дмитриевича, кажется, колыхала тогда одна из последних волн его неприятностей с официальной художественной идеологией. ...Великий этот человек был загадочен. Некоторый свет на загадки его личности пролил ещё в те годы Максим. Он почему-то заночевал однажды в гараже, где и я спал в это время. Не спалось. Мы долго разговаривали. Максим был тогда настроен на серьезный лад, и я стал расспрашивать его об отце. Я и мои приятели-меломаны любили его увлекательную и драматическую музыку. Каждая новая симфо­ ния была для нас событием. Воспользовавшись возвышенным настроением Максима, я подступился к щекотливой теме... Я спросил его, как же всё-таки отец его относится к советской истории и действительности. «А ты слушай музыку. Шестую симфонию, восьмой квартет. Это как раз страшный конец тридцатых годов. Там всё слышно...» - Ну а все эти статьи, выступления? «Очень просто. Ему надо жить, чтобы писать музыку, быть услышанным. Он не хочет связываться с ними... Сам знаешь - уже не раз громили. Ему приносят текст - он подписывает, просят выступить - выступает...» Не текстуально, но нечто подобное, рассказал Максим про своего гениального отца. Надо сказать, что сын с отроческих лет воспринимал отца проникновенно и благоговейно. Мне даже кажется, что серьёзным музыкантом сделала его эта заворожившая его на всю жизнь аура отцовской музыки. Более чем до­ машнее и консерваторское воспитание. Тут, в разделе «Комарово», по теме музыки, уместно вспомнить другого комаровского и уже чисто петербург­ ского гения - Олега Каравайчука. Я с ним не знаком, но вижу его всю жизнь, с отрочества. Встречаю совершенно в неожиданных местах. Но более в ожиданных: на стезях комаровских, на бетонной полосе платформы, в магазине. Встречал и в 50-х, и в 60-х... Встретил и вчера, в Зеленогорске, в 99-м, совершенно неизменного и ни на кого не по­ хожего. Узнал я о нём давно, в 50-х, от Жени Овсеевич, ставшей тогда женой мастера Бориса. (Мастером он был ещё и в более нежном возрасте.) «Здравствуй, Каравайчук», - сказала вежливая Женя странному длинноволосому человеку в берете, большом и плоском. «Не мешай», - сказал человек. Женя мне объяснила, что это Каравайчук, слывущий гениальным музыкантом. Каравайчук невысок, тощ, похож на чудаковатую эмансипированную старушку. Он ходит всюду один. К окру­ жению он, похоже, индифферентен. Смотрит внутрь себя. Он не столь знаменит, как Шостакович, но тоже легендарен. Уже в Мурманске, куда меня определила судьба, я слышал от одного музыканта, что Каравайчук мог сесть за рояль импровизировать музыку, которую растерянные профессора консерватории принимали за Баха. Он с лёгкостью имитирует любые стили. Каравайчук написал удиви­ тельную музыку к десяткам фильмов. «Гражданочка, не забудьте сдачу», —кричала вслед торопящемуся на поезд Олегу Каравайчуку пожилая кас­ сирша вокзала. Это было вчера. В лето 1999-ое... А сегодня моя жена встретила неимоверного и замечательного уже в Петербурге. Он тоже делал нечто уже необычное, устаревшее: читал газету, на, может быть, уже единственном в городе газетном стенде. Вчера, когда я встретил музыканта, я хотел сказать ему: «Здравствуйте, преклоняюсь и чту. Вы замечательный музыкант». Но осёкся, вспомнил, что могу «помешать»... У ЧАСОВЕННОЙ ГОРЫ Очерк о чудаках академического посёлка мне, думаю, подобает начать с собственного двоюродного деда, Сер­ гея Андреевича Козина. Он был, последовательно: стажёром по своей монгольской специальности в столице Монголии, приятелем монгольского императора (жил во дворце), участником дипломатической миссии в этой стране (в советское время), переводчиком великих монгольских книг древности, академиком (за этот труд), директором Института Востоковеде­ ния (одно время) и... дачником на покое (до конца дней) в странном этом общежитии учёных мужей... у часовенной горы... «Какую Вам дачу, Сергей Андреевич, поезжайте, выберете», - предложили ему в академии. 137