Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

Артист Театра Комедии Александр Беньяминов был узколиц, носат, как Бержерак. Огромные очи шевелились в пространных орбитах спелыми черносливами. Он владел вниманием. Сразу было понятно, что он патентованный рассказчик-лицедей. Евгений Львович лишь коротко инкрустировал речь Беньяминова обериутскими вставками, смешно переставляя местами слова комедианта. ...Рассказчик приступил к новелле о том, как к нему вечерком подвалила «кодла» хулиганов. В изображении ситуации участвовал каждый мускул лица. Глаза плавали по комнате. «Подваливают, значит... Дай, фраер, закурить и прочее... Чую, хотят с меня новую кепку снять, кожаную, а то и в карманах пошмонать... Да и куртка на мне была фартовая, от фарцовщика. А главное, зарплата в кармане. Я струхнул поначалу здорово... А потом собрался, вспомнил лексикон... и как запузырил им...» Тут Беньяминов вскочил, выпятив губу, занёс руку за голову и стал страшен. И таки «запузырил» скороговор­ кой такую тираду на «фене»! Так выпучил и без того выпученные глаза. Таким выказал себя «паханом» и «автори­ тетом», что хулиганы моментально «отвалили» и рассеялись в темноте. Тираду передать не берусь. Но были там: и «сука, бля», и «в натуре», и «перо», «попишу», и «отвали», и «пасть порву»... Страшно. Очень страшно. ч Пожилой, уже пузиковатый Евгений Львович был достопримечательностью комаровского центра, то-есть при- железнодорожного отрезка центральной улицы, где были магазины. (Ныне, кстати сказать, погибшие.) И стоял уже упомянутый домик. Шварц то беседовал с кем-то у своего забора, то потел в полдневной очереди у бурно востребо­ ванных комаровских ларьков. Он был совсем домашним комаровцем. Однажды я видел на его лысой голове трогательную противосолнеч- ную шапочку, сделанную из носового платка (уголки завязываются узелками). Сомбреро великому сказочнику! Мы знали писателя по детским пьесам-сказкам, по рассказам старших о «формалистическом» акимовском театре, почитали как автора опасных пьес - «Тень» и «Дракон», которые тогда не то замышлялись, не то были уже поставлены. Я любил Шварца. И теперь, когда знаю его, умного и беспощадного, зоркого и грустного, по его дневникам, люблю ещё больше. Приятельство с шебутным, скороговорливым, разбитным донельзя Максимом Шостаковичем принесло не­ сколько поверхностных, но симпатичных наблюдений его великого папы, Дмитрия Дмитриевича. Дача Шостаковича рядом с посёлком, в сосновом лесу, у железной дороги. Её строил уже при нас старый Вар- зар, тесть композитора. Хлопотал, наблюдал за строителями. Невозможный Максим относился к старику шутейно, непочтительно. Помню как он пугал серо-седого глазас­ того старца мотоциклом, понарошку наезжая на него: «У, старик-лесовик!» Лесовик пугался. «Кока, давай я тебя прокачу. Ты только садись задом наперёд. Давай, давай, садись! Садись, чувак, быстрей - не пожалеешь. Это замечательное ощущение». ...На участке в это время «колбасились» (по выражению Власова) ещё несколько приятелей Максима. У ствола сосны стояла заткнутая газеткой бутылка водки, к которой мы понемногу прикладывались (боюсь, что в 15-16 лет начались первые пробы спиртных напитков.) Я сел, конечно, из вечной своей слабохарактерности. Руками, отставленными за спину, ухватился за ручку заднего сиденья... Это было жутко!.. Шутник коварно обманул меня - ощущения ужасные. Он стал кружить между соснами, норовя проехать как можно ближе к стволу. Стволы, мелькая, летели назад... Инерция тянула меня рухнуть лицом в землю. Голова кружилась. Все веселились. Максим всех более. Когда аттракцион окончился, он поднёс мне бутылку, чтобы я глотнул для успокоения нервов. Успокоением компания занималась и до моего прихода. ...Только Максим заткнул и приставил к сосне бутылку, как из дачи вышел его папа. Дмитрий Дмитриевич часто имел отсутствующий, потусторонний вид. Это и понятно. Музыка, особенно ве­ ликая, я думаю, делается «по ту сторону»... Дмитрий Дмитриевич почему-то вдруг очень застеснялся всех нас. От этого он стал нелепо обходить всех подростков и здороваться за руку. Покосился на бутылку и совсем смутился. Повернулся к дому. Посмотрел на кры­ шу и сказал: «Странно: лето - а из трубы дым идёт...» И ушёл, ушёл обратно в дачу... А ведь направлялся куда-то целеустремлённой походкой. Еще один, не менее вздорный эпизод, возник однажды в рассказе моего брата о дне его, брата, рождения, про­ веденном в обществе великого композитора. ...Павел пригласил на посиделку Максима. Перед началом действа Максим звонит Павлу и говорит: «Послу­ шай, Паша, отцу нужно выпить, дома ни хрена, магазин уже закрыт... Я приведу чувака к тебе? Он тихий». Дмитрий Дмитриевич был тих, почти ничего не говорил, тихо, но крепко выпил. Пришлось оставить его но­ чевать в Пашином гараже. 136