Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

По храму носятся беспомощные фурии и невылупившиеся эдипы из Зигмунда Фрейда. И стоит, разводя рука­ ми, уже угомонившийся, но навсегда удрученный летописец-психоаналитик. Это я. Я ничего не могу поправить, улучшить. Мы все больны какой-то неотступной болезнью: и мать, и отец, и их трудные дети. Драма жизни Павла в том, что у него нет детей. Не по его воле нет. Запасы отцовской любви направляются на домашних животных. В доме кошки и собаки. Особенно любимы собаки. Все три собаки были его детьми. Их жизнь и смерть переживалась как жизнь и смерть детей. Окружаемые заботой и тщательно оберегаемые собаки жили пол­ ный срок. Тут у него находятся нежные слова и прозвища. Собаки не люди - защитная пленка не нужна. И стеснять­ ся проявления своих чувств не приходится. Чем глуше отношения с людьми, тем проще и теплее с четвероногими детьми. Замыкание этого человека в скорлупу, уход от людей закономерны для его натуры. Друзья потеряны. Потеряны при жизни. А потом просто умерли. Стимулов для общения с другими людьми нет. Строится круговая оборона от всего мира. Да и постоянные недуги лишают настроения, нужного для того, чтобы ходить в гости и принимать гостей. Предполагаю, впрочем, что отчужденность от людей самим Павлом преувели­ чена. Он рачительно готовится к приему, если все-таки заводится кого-то принимать. И поговорить ему хочется. В подпитии он делается разговорчив. Говорит Павел обычно, как и все русские, о плохом, возмущается, клеймит, критикует. Это - национальное. Думаю, даже и не только советское. А так всегда было в России. Россия - страна недовольных. Ум российского человека направлен в социум. У нас все политики. Может быть, поэтому и нет хороших политиков. Такова и литература нашей страны. Это литература «обидевшихся»... Русские дореволюционные барышни и в жизни, и в книжках больше говорили о рабстве и просвещении, чем о женихах и шляпках. Долгая и тяжкая история - эволюция отношений с родителями. У нас, обоих братьев, с обоими. У Павла с матерью особенно, ведь он с ней всю жизнь живет. Отец ушел, отделился. В очерке «Моя бедная мама» я изображаю свое видение нашей мамы. Родители наши совершенно не подходили друг другу. Наверное, от таких браков и рождаются такие трудные люди, как мы с братом. Конищевская линия тоже заведомо трудна (Люся, Валя, Рая - яростные невротики). Отец мамы, наш дедушка, кажется, крепко попивал в какие-то периоды. В чем дело - не знаю... Все это далеко и плохо мне известно. Я вообще... плохой генеалог и генетик. В маме перемешаны свет и темень, добродушие и злость. Ей свойственна неуемная бытовая раздражитель­ ность. Увы, с годами, вероятно, под влиянием разрушительного напряжения первой половины жизни (тягот по гор­ ло) и болей, приносимых болезнями, нервы совсем сдали и все пошло в темень. Тонус недовольства, свойственный невротикам, возобладал надо всем остальным. И оба человека: брат мой и мама - живут в состоянии раздражения и обид друг на друга. Им очень трудно. У них один недуг, одна порча. Они вообще очень похожи друг на друга самым родственным образом. Я, зараженный (иначе не скажешь!) той же наследственностью, имею еще толику генов со стороны отца, че­ ловека достаточно легкого, занятого и довольного собой. Отец не любил сложностей, сторонился горестей, не умел на них сосредотачиваться, как умеем, увы, мы с Павлом. Павел сделался настоящим мазохистом. Павлу и маме было нелегко друг с другом. Павел, как и мама - авторитар. Он склонен все пространство сов­ местной жизни подчинить себе, своей распорядительности, своей команде. Это натура. Он, конечно, этого, прежде всего, не признает, но, возможно, и не видит. В хозяйственно-технических делах мало кто равен ему в основатель­ ности и аккуратности (мой антипод). На службах коллективы охотно признавали эти его достоинства. Он имеет хоро­ шую репутацию. Все это, естественно, подвигает занять позицию всевластия. А также экстраполировать свой примат в другие сферы. Он много трудов и тягот берет на себя, никому ничего не доверяя и не поручая. Так же вела себя и наша мама. После ухода на пенсию Павел сосредоточился на домашних делах. Домашних и в прямом смысле тоже. Пото­ му как у него свой дом. Дом требует великих забот. Особенно та финская дощатая конструкция, которая ему доста­ лась. Ведь финны строили дома для летней жизни. А Павел, избыв бури и горести своего первого брака, поселился в Комарово. Фундаментально. Собственно, никакого другого жилья, вследствие своенравных эволюций нашей семейной истории, у него не осталось. Во втором браке брат мой обрел беззаветную преданность. Преданность эта была, как пирог, начинена неудо­ боваримой начинкой из сцен непокорности, равности и всяких непростых рецидивов прошлого его второй жены, талантливой художницы Лены Рудиной. 127