Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

Она была даже красива. Фото 20-х, где она запечатлена с мамой, сообщило мне о том. Я полагаю, что тихая Леля была либо идеально фригидна, либо зажата до полного отталкиванья от мужского пола. Смутные слухи о каких-то ее ухажерах иногда возникали. Она была классической старой девой альтруистического покроя. Она служила конищевскому клану со всей преданностью и всем своим лишь слегка припрятанным чадолюбием. Она обихаживала нас с братом в Советском, она приезжала в город помогать маме, она вырастила девочек Эммы. Леля на детский вкус несколько строга и суха... Заботлива более, чем хочется. И во всем так чиста и акку­ ратна, что... Тяжеловато было все это ребенку, знакомящемуся с ассортиментами и соблазнами жизни. К тому же строгость у нее была не столько требовательная, сколько утомительно увещевающая. Очень уж правильной была наша тетя Леля. Как-то уж совсем по-старинному, по-книжному... Но насколько я помню, тетя Леля большого неудовольствия у нас не вызывала. И это несмотря на то, что угне­ тала меня, неряху, своей чистоплотностью, а моего вольнолюбивого братца регламентированностью быта и мелкой опекой. Несмотря на то, что портила великое преимущество житья в прибрежном бараке: близость пляжа и купания - тем, что увязывалась за нами или прикомандировывала к нам всяких велико-возрастных опекунов. И все-таки у нее было хорошо. И чудные козы за забором, и романтическая гостиница из главки «Иоханес Советский», и Наташа Гульбе, в которую я слегка влюблюсь в 46-м году первый раз (потяжелее во второй - в 5 1-м). А главное - был залив с великанскими валунами и мелководным купанием. Это водное пространство, изрезанное бухтами и уставленное островами, было мало по-хоже на море. Но все-таки это было море... Главной неприятностью житья у тети Лели была баба Маня, прижившаяся в гостеприимной ауре тетилелиной доброты. Тетка ее, из Сибири, никому не нужная, обиженная своими ближайшими родственниками. Надоевшая, я полагаю, им до оскомины. - Кушай, Коленька, кушай. Кушать полезно, Мишутка всегда хорошо кушал. Кушай, Коленька, Мишутка... - Одевай, Павлик, одевай, хороший мой. носочки, сегодня холодно. Мишутка всегда хорошо одевался... До бесконечности! И это сладкое занудство, и этот чертов Мишутка с утра до ночи! Он выполнял роль утопшего старшего брата из романа Клапки Джерома. Тетя Леля была единственным членом партии в семье. Вру! А дядя Леня? Главный инженер Сланцевского комбината. Тетя Леля, бухгалтер, была уже фигура, она не могла не быть членом. Но с годами, уже взрослый, я вдруг с удивлением столкнулся с тетилелиной коммунистической истовостью. Кроткая Елена Николаевна вспыхнула, как коробок спичек, когда я сказал что-то диссидентское. Пламя порхнуло из самых глубин. И я вспоминаю теперь, что тетя Леля была вовсе и не бухгалтером (это нам, детям, говорили для понятности), а чуть ли не начальником отдела кадров комбината. А это уже, извините, почти что КГБ. Тетя Леля была хорошо воспитана и комсомолом, и партией. Она беззаветно верила своим воспитателям. Она жила долго и должна была вынести вместе со своим просоветским поколением обижание любимых героев - Сталина и Ленина. И все-таки она была очень хорошим, добрым и чистым человеком. Пишу об этом, наступая на свою собствен­ ную диссидентскую идеологию. ...Случилось так, что тетя Леля невольно посчиталась со своей племянницей Эммой за великую помощь ее семье. В глубокой уже старости она сломала шейку бедра и вместо того, чтоб отбыть, как это обычно бывает со стариками, в иной мир, она еще года четыре пролежала в кровати - безвылазно, со всеми вытекающими из этого в направлении Эммы последствиями. Эмма жила, как привязанная, кормила с ложки, подставляла судно капризнича­ ющей и уже безумной старухе, обмывала ее, кантовала, меняла белье... Сами понимаете, что за жизнь наступила у Эммы. Тетя Леля ее уже редко узнавала. Пугалась... Плакала... Горе горькое! Смерть Лели освободила племянницу. Елена Николаевна Конищева прожила на свете 93 года. Сильное поколение народилось в начале XX века. Ни­ чем их было не взять. Уж чего только с ними не делала история и беспощадная власть. Жизнь —это проходной двор, в который входят и из которого выходят наши быстротекущие отдельные жизни. Почти все последнее столетие ушло в России на тщетные неуклюжие попытки построить на планете комму­ нистическое счастье. Они-то и привели к великому несчастью. Жизнь по-настоящему получилась лишь у немногих. Получилась она у прихвостней режима, у ничем непобедимых гениев и самых удачливых борцов с режимом. 123