Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

Сколько таких герметичных, не причастных «основному инстинкту» женщин? А не так уж много. Наша до нелепости невинная мама была в их числе. Как удивительно это сочетание Савонаролы и ласковой сказочницы в одном лице. Маме были даны большие творческие способности и великие силы. Способности и таланты не расцвели, но опосредованно проявлялись в ее словотворчестве, в любви ко всему живому... В умении быть ласковой и даже ве­ селой бабушкой своим внукам. Но и тут судьба ее обобрала. Внучки бывали с ней редко и недолго. А силы.. .а силы свои она отдала целиком и без всякого остатка семье. Семья - рабочее место ее жизни, точка применения ее кипучей энергии. Но и тут ее ждала великая обида. Прожив с ней тридцать лет, муж ушел к другой женщине. Была ли любовь, не было ли ее (как утверждала мама), а обида есть обида. Заботилась, обслуживала, привязалась. А он ушел.. .А ведь кроме семьи у нее вообще ничего не было, для себя ей было ничего не надо. Тип схимника, истового служителя культа. Тут возникает одно грустное наблюдение. Мама вела такую самоотверженную жизнь и всю себя отдавала нам, но в этом своем служении она не видела нас самих, нашей внутренней жизни она совсем не знала. Я понимаю, что когда ты гребешь на галере, трудно быть проницательным и морально чутким. Маме некогда было заглядывать в нас. Она видела свой долг в материальном обеспечении. А не во внимании ко всяким глупостям -любовным страданиям, дворовым обидам и всевозможным неудобствам переходного возраста. Самой привлекательной стороной ее облика была ее филологическая одаренность. Она просто сыпала пого­ ворками и прозвищами. Играя со своими внучками, она щебетала жаворонком. Природа размягчала маму самым удивительным образом. А природа, слава Богу, у нее была, в приусадебном виде - десять десятин природы... Сад был ее главной отрадой. В нем все объект ласки и умиления. Все годы жизни на этом бесплодном участке, состоящем из пляжного песка, она усердно огородничала, с некоторой обидой на бесплодие и нерентабельность, а все-таки в охотку и в радость. Цветы, деревья, птички, огуречные усики, сабельки тюльпанов, бурное восхождение хмеля по стволам наших корабельных сосен - все это радовало ее неизменно. Со всей этой безответной флорой она разговаривала, как с жи­ выми людьми, и даже обижалась порой на нерадивых зеленых питомцев своих. Тут раскрывается светлое начало Людмилы Конищевой, живость натуры и душевное веселье ее. На фоне обращения с огородными и домашними любимцами расцветает палисадник «бабылюсиной» сло­ весности. К заемному общенародному фольклору мама щедро добавляла свои неологизмы. Всю жизнь собираюсь составить словарь этих забавных слов. Возникали они обычно как некое сюсюканье с домашними малолетками и малыми тварями животного мира. Упитанная внучка тети Кати, забавная, похожая на Мкртчяна, обзывалась «репочкой» и «трамбушечкой». Машины рейтузики инверсировались в «тузерики». Потягиванье малышки в колыбельке - это «дегунатики», сухие, неописанные штаники и пеленки есть «сух- антички». Младенческое болтание ручками и ножками - это «митуление», «митулящая» крошка - «митуличечка». Закутанный ребенок назывался «кулемочкой». Всей садовой живности доставались всякие языковые метафоры и словечки-перевертыши. Лягушки были «лягвочками», настурции - «мытурциями». Внучке Маше было отпущено много сказок, стихов и даже какая-то явно дореволюционная поэма. Раз ребятки шли базаром, любовалися товаром. А ребяток было шесть. Как же их не перечесть. И дальше целая сказка в стихах про кота Ваську, про страшную печь для жарки детей, про находчивость само­ го маленького из детской компании, Илюши, и про счастливое возвращение домой. Маше перед сном рассказывались и какие-то идиллические самодельные сказки про гномиков и хорошую девочку - вариант «Белоснежки» Мне очень жаль, что мама потеряла в своей болезненной старости эти радости любви к неповредимой стороне жизни. Болезни замучили ее. Она стала подозрительной сверх всякой меры. И это уже тоже стало болезнью. К своим истинным реакциям она перестала прислушиваться. В таком состоянии самый добрый человек муча­ ет и себя, и других. Извращение чувств бывает так причудливо и постепенно становится душевной болезнью. Такая уж у нас семья. Попорчены и мы, мой брат и я сам тоже, особенно, когда соприкасаюсь с «порчеными». 119