Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

Отношения с жизнью не заладились. Маленькая Люся противостояла, и взрослая Люся будет противостоять всему «разнузданному» миру. Это диковинные издержки комплексов, врожденных или приобретенных - поди знай. Происходит полнейшая аберрация инстинкта пола в пользу материнства, сублимация на семье —не унимается дилетант психоаналитик. Нравственная чистота, интактность, совершенное бескорыстие и полная аскеза. Внушенные временем идеалы и правила жизни управляют её сознанием всевластно. Маме для себя ничего не нужно. Ни нарядов, ни лакомств, ни курортов и зрелищ, всего, что украшает жизнь обычной женщины. Может быть, потому, что ни тени этих благ ей не досталось. Мы жили бедно. А она, вследствие этого, натужно хлопотно. Стирка, готовка, подсчитывание грошовых расходов на кульке из-под макарон. Все в ее жизни складывалось так беспокойно и причудливо! Натугу и нервотрепку маминой жизни трудно представить. Натура хочет стабильности. Но ее нет ни тени. Семья ведет цыганскую жизнь, еще более бродячую и бездом- Потаскаемся же за кибиткой маминой судьбы. Из общежития в Пушкине в семейную груду Невской Дубровки: из Пушкина выгнала война. В блокаду в казенной квартире нас разбомбило. А от двоюродной бабки выгнал пожар. Поезд, больница - тоже ведь своего рода квартиры... За время эвакуации два пристанища у чужих людей, первое - на Урале, второе в Сибири - девять чело­ век на девять метров. Потом энкавэдэшная увечная квартира. Затем убогое общежитие техникума, затем комната в деревянном доме XVIII века с наклонным полом и выпуклой стеной, затем полуподвал на шестерых в соседстве со слесарной мастерской. Каково! И только в 55-м году две комнаты в коммунальной квартире. Правда, с 1948-го года у нас появилась дача в Комарово у доброго дяди отца академика Козина. С получением этих комнат одиссея моего неунывающего отца, казалось бы, подошла к концу. Но поскольку он сам ушел из семьи, у него снова началась цыганская жизнь. С 62-го года, после ухода отца мама почти не возвращалась после летних вылазок в Комарово. Итак, в войну маме досталось «по полной». Бомбежки, голод, теснота, вши. А также отцовская супружеская измена: в годы блокады у него появилась другая семья. Это по основному списку, мелочи опускаем. Муж в армии, страна в разрухе, грудной ребенок на руках. Скажете, миллионы так жили. Мил-лионы, но не все, и не так. Мама получила тяготы по высшей катастрофической мере. Нервы ее потрепаны основательно. Мама стала раздражительна и руглива. Она ругала даже находящиеся в ее хозяйственном употреблении пред­ меты. Такой уж у нее образовался тонус. «У, свинья какая!» - обзывала она погасшую газовую горелку. «Вот ведь сволочь!» - клеймила она сорвавшу­ юся с веревки стирку. Эту войну с предметами, эту свару с фактурами быта я бы назвал «конищевским синдромом». Можно быть очень работящим, но не быть в ладу с вещами. Мама работяща и не в ладу, я вот не работящ, но тоже не в ладу. А вот брат Павел умеет ладить с предметами, и они его любят. Мама в работе беспрерывно. Ни сесть, ни лечь в течение своего многотрудного дня она просто не способна. И, конечно же, темп ее манипуляций, в соответствии с темпераментом - лихорадочный. Как тут не раздражаться. Медлительные люди менее раздражительны. Где складывается этика личности, «моральный кодекс», как говорили коммунисты? Как возникают правила и запреты? Где начинается их формирование? Разумеется, дома, в школе, на улице, в церкви...Церковь большевики уволили, освободили от таких забот. На ее место встала идеология, пропаганда новой этики. Комсомол во многих вопросах был не менее истовым. Тут не обошлось без простых подмен и сублимаций. Все это происходит очень быстро. Не успеешь вылезти из коротких штанишек, как ты уже готов, ты уже опти­ мист или мазохист, философ или суетный завистник, карьерист или рохля. Мораль у мамы строгая и неколебимая. Никаких уступок и послаблений беспутному миру. В этом есть что-то средневековое, готическое. Мама почему-то считает, что все испортилось и стало таким непотребным совсем недавно. В ее годы (в 20-то!) все было прилично. Улицы она не знала, улицы - перелетный вагончик, семейная Дубровка, рабфак, Ставрополь. О падении мира она узнавала теперь из телевизора. Там отплясывают полуголые вертихвостки, там противно мусолят друг друга (поцелуи) и еще хуже.. .Тьфу! 118