Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

Великое терпение невротических «конищевских теть» неутомимо. Они будут раздражаться и клясть все на свете, но запрограммированные, как муравьи, будут нести свою непосильную ношу. Несокрушимое чувство долга и бульдожья хватка верности придают им безмерную силу. Вот такие люди народились в начале жесточайшего века, прошли его «огни и воды», воспитались раннесовет­ ской аскетической моралью, вытерпели войну и послевоенную нищету. Сейчас их уже нет. Сестер Конищевых, «конищевских теть», этих четырех очень русских женщин. ...Я смотрю на коричневую вирированную фотографию 20-х годов. Люся и Леля. Глазастые, красивые... По­ хожие на женщин своего времени, этот тип канонизирован немым кино и огромными гармонеобразными фотоаппа­ ратами тех лет. Почему-то все тогда были похожи на Веру Холодную. Метафизическая загадка - вирус времени пребывает в пространствах нашей жизни. Он словно попадает в фотоэмульсии и проявители. Люся и Леля жили долго, немощью своей и болезнями мучая своих родственников. Мама болела годами, все более серчала, сошла со сцены своего домашнего труда. Потеря дела жизни совсем испортила ее характер. Она ревновала утерянную роль домоправительницы к пере-хватившей ее невестке. Все было не по ней. Мама стала обидчивой, подозрительной. Сознание ее уже затуманилось, наполнилось фантомными болями и обидами. Она стала словно бы «не в себе». Строго говоря, «не в себе» она прожила и всю свою обиженную жизнь. А ведь обидела эту жизнь сама эпоха, великий горестный эксперимент, проделанный с Рос­ сией, революции, войны, нищета и утопическая бесчеловечная этика советской идеологической сказки. Да, именно эпоха, ее силы и власти, испортили жизнь миллионов людей в этой стране, искорежили судьбы тех, кто не был ею побит насмерть. МОЯ БЕДНАЯ МАМА Осенью тридцать третьего года Людмила Конищева, уроженка села Рыбацкого, дочь рабочего, худощавая чер­ ноглазая девочка, была принята по разверстке на рабфак института общественного питания и торговли. Началась студенческая жизнь. В аудиториях вуза заводились романы, игрались комсомольские свадьбы. Серьезная Люся мальчиками совершенно не интересовалась. Люся любила животных и маленьких детей и хотела иметь своего ребенка. К ней прибился один студент, тоже черноглазый, довольно рослый, командированный на учение Ставрополем. Он помогал ей в математике. Никакой любви Люся не ведала и всю жизнь страстно отрицала ее существование вообще. Но она знала - что- то такое делают, от чего рождаются дети. Иначе маленького никак не получить. Дело плохое, стыдное, но что де- Преследуя свои матримониальные цели, Люся уступила ухажеру. Людмила из Рыбацкого и Николай из Став­ рополя поженились. Ребеночек получился, это была девочка. Все, что она успела, это помучиться несколько месяцев загадочными болями и получить имя Наташа. Наташа умерла, и мы с братом, еще, правда, не существующие, навеки остались без сестры в своем по-женски нервном мужском обществе. А сестра, мне кажется, была бы нам полезна. И мы ей, возможно, тоже. Из мира бесплодных сожалений возвращаюсь к моей бедной маме, к описанию ее жизни и характера, где сы­ новняя любовь будет приправлена научными домогательствами моего разума. Его, видите ли, волнует головоломка жизненной неудачи моих ближайших родственников и мои собственные провалы на важных для меня поприщах. Итак, младенец умер. Ужасная беда и тяжелая травма. Ведь мама так хотела ребенка, для того и замуж вы­ шла. Не тут ли, подкапывается засевший во мне аналитик, начало маминого отрицательно заряженного возбуж­ дения? Характер сложился у нее нелегкий. И неудивительно: великие испытания сопровождали ее жизнь. Ей, что называется, досталось... И если б не сад в поселке Комарово, цветочки и птички, кошки, и младенцы, которых я дважды доставлял ей, маме было бы еще хуже. Образование было сорвано моим рождением, профессии не стало, денег мало, а забот много. У нее долго не было даже своего жилья. Мама замужем, но она испытывает отвращение ко всему, что относится к полу, к задам, грудям и их малейшей демонстрации. Все остальное вообще срамота и невообразимая гадость. 117