Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

«У нас, ребята, мяса - вволю, хлеба - вволю, атомных бомб —вволю», - ободряет нас Борис Владимирович. На самом деле только бомб и было «вволю»... Фишман, несмотря на сенаторскую внешность, беден. Костюм потёрт, галстуки, верно, вяжет бабушка. За­ втраки у него небогатые и завёрнуты в газету. Он их ест, когда «ленивые» пересдают ему урок. Борис Владимирович убеждён, что мы все хорошие, но ленивые. Нас такая оценка вполне устраивает. Мы очень полюбили «живородящую рыбку коломьянку», Саутгемптон и его двойника Саухемптона, Джокьякарту, муху цеце, порождающую ужасную болезнь «бери-бери», и не хотим изменять им с производительностью Донецкого ка­ менноугольного бассейна... ...«Дальше, дальше, дальше», - метрономом твердит Фишман. Но Кольцов умолкает, не имея ничего более сказать. «Хороший ты парень, Кольцов, - говорит географ, - лени-и-и-и-вый только очень». Он долго тянет «и» в сере­ дине слова. «Троечка, слабенько». «Почему троечка, почему троечка! - мрачно и грубо огрызается Кольцов, - я учил». Борис Владимирович вскидывает на него бегемотские веки, вскакивает и примирительно обнимает Кольцова за плечи. «Кольцов! - говорит он задушевно, - ты возьми книгу, выучи, и я тебе виставлю пьять». «Я учил», —бормочет непримиримый Кольцов и идёт на место. Благодушие внешне строгого Бориса Владимировича иногда даже перешагивает границы педагогических приличий. Показывая нам документальный фильм, Борис Владимирович вставил ленту с конца, и в зад коровы по­ летели лепёшки, а девушка вынула изо рта кусочки яблока и, как-то составив их с помощью ножа в целое яблоко, повесила его на дерево. Нашему восторгу нет предела. Задумчивый и усталый Фишман вдруг спохватывается. А может быть, задумчивость — игра, и он не прочь нас потешить? - Не-е-ет! - кричим мы при попытке исправить оплошность. - Оставьте так! Ну пожалуйста. - Борис Владимирович, ну пожалуйста, оставьте так... И он оставляет. Только улыбается и крутит пальцем у виска. А мы бушуем, радостно встречая чудеса обратного показа, и досматриваем до конца. Мы ещё долго шумим. А Борис Владимирович компенсирует послабление удвоенной строгостью и, сидя за столом, молча играет в пресло­ вутую фиксацию. Весной, в конце учебного года, Фишман особенно бодр и весел. На экзаменах, в соответствии с правилами те­ атра абсурда, он подсказывает нам сам, что мы должны ему говорить тихо и чревовещательно, и ставит нам хорошие оценки. Мог даже «виставить пьять». Совсем подобревший географ предавался порой и воспоминаниям детства. «Мой брат, ребъята, был такой ги- режим, а у меня были всюду книги. Я спал буквально на ночном горшке». Этот образец лирики Фишмана сохранился в памяти не одного поколения сэхэшатиков. Впоследствии оказалось, что Фишман многодетен, имеет тираническую трудную жену, преподаёт для прокор­ мления ещё и в музыкальной школе. И там его тоже любят. Не имей сто рублей, а имей сто друзей. ЭХ, РАЗ, ДА ЕЩЁ РАЗ Особенно щадящий режим обеспечивал замученным учебной нагрузкой дарованиям преподаватель физики Павел Семенович. «Зачем вам эта физика, —говаривал он. - Я и сам-то её не очень люблю. По мне лучше на берегу с удочкой сидеть». Душевный человек! Физическая его субстанция была грубоватой, топорной. Лицо имел крупнопористое, картофельно-брюквенное, я бы сказал. Нос очень толстый, слегка баклажанного оттенка. Злые языки связывают цвет с неумеренным употреблением спиртного. И действительно, наделённый лабораторным спиртом, Павел Семёнович иногда недвусмыс-ленно булькал за перегородкой. Выходил весёлый. Маленькие глазки его сияли. «Ну что будем делать, —говорил он в такие минуты, - болты рвать, волосы дыбом ставить или на гитаре играть?» Это обозначало высшую степень его педагогической забубенности. Мы любили опыты с электрофорной машиной, и нам нравились чудовищные пневматические силы. Но ещё более романсы под гитару. 101