Ковалев, Н. Н. В продолжение любви : [книга воспоминаний в стихах и прозе] / Николай Ковалев ; [предисл. Владимира Семенова]. - Мурманск : Бенефис-О, 2009. - 463 с. : ил., портр.

НЕСОСТОЯВШЕЕСЯ ГРЕХОПАДЕНИЕ Настал день, когда я предал своих подопечных девственников и попытался вырваться вперёд. Моё половое воспитание берёт в свои руки Лерик Траугот, многоопытный Лерик. Я предоставляю хату, а Лерик с огонь-мальчиком (так он называет своего приятеля Олега Скрипко) привозит из города «чувих» или, иначе, «барух». Я готовлюсь - топлю печи; и страшное дело как-то буднично совершается. Приезжает Траугот со своим «ог- нём-мальчиком». Мальчик 2 метра ростом, тощий донельзя, глаза белые. Вот и девушки. Я со страхом смотрю на них. Их двое, значит, у нас дефицит. Одна рослая, она медсестра и, по рекомендации Лерика, в делах любви - «про­ фессор». Она необыкновенно остра на язык, беззастенчива, но человечна и вполне симпатична. Вторая - маленькая, пухленькая. Выглядит, как теперь говорят, пэтэушницей. На самом деле, она уже студентка вуза. (Имена дам я ры­ царственно опускаю). Мы, конечно, пьём. Много пьём. Огонь-мальчик полон бутылок «Мукузани». Мне уже не так страшно. Но я тягостно сознаю свою желторотость в этой прожжённой компании. Боже, о чём они говорят! И какими словами! Со­ знание моей отсталости растет с каждой минутой. Маленькая девица вообще молчит. У неё невыразительное лицо, узкие глазки. «Мукузани» льётся на кровать. (На следующий день я панически и безуспешно стираю простыни). В «хате» накурено и пьяно. На «станках» - окурки и винные пятна. Я стараюсь не пить, но уже поздно. Голова кружит­ ся. Нас уже подташнивает. Истопником я оказался хорошим - в комнате жарко. Все курят, задымление чудовищное. Нас потянуло на крыльцо. Мы стоим и курим. Изо рта идёт пар и дым одновременно. Всё это поднимается к звёздам. Они морщатся и мигают. В голове сатанински крутится «Мукузани». Белый пепел «Шипки» падает на белый снег. Меня точат сомне­ ния по поводу моих способностей. Лерик ободряет и отечески наставляет меня. Огонь-мальчик благородно уступает мне студентку. «Эх, - говорит Лерик, - надо было Райку брать: она любит с двумя работать!» Мне некогда и страшно думать на эту тему. Итак, стратеги определили расстановку сил. После сговора мы располагаемся на ночлег. Безбрачный Олег - на одной кровати. Лерик с профессором - на другой. Мне со студенткой достаётся отдельная спальня. Уютно догорают дрова в печи, светятся круглые красные дырочки в печной дверце. Дама легла и ждёт меня. Но у меня ничего не получается, несмотря на её дружескую помощь. Я отравлен алкоголем. У меня нет никакого желания. Я хотел бы только, чтобы прекратилось вращение комнаты и, наконец, остановилось бы окно. Но это невоз­ можно. Меня снова тошнит, и я неуклюже и стремительно покидаю свою даму. Она засыпает, а я ещё долго мучаюсь головокружением и бунтующим желудком. Бахус пересилил козни богини любви. Наутро мы устало опохмеляемся. Морозная ночь охладила комнаты. На покрывале волнующей уликой греха и преступления багровеет пятно от пролитого вина. Сигареты кончились, больше здесь делать нечего. Мы идём на станцию. Скрипит снег под ногами. Я боюсь поднять глаза на партнёршу. Она же как ни в чём не бывало. На платформе мы ждём поезда, сидя на станционных скамейках. Девушка садится мне на колени, как бы демонстрируя нашу постельную гармонию. Она прячет от товарищей мой позор. В её поведении есть что-то доброе, материнское. И я ей благодарен. Где-то в небесах парит ангел моей четырёхлетней безответной любви к дачной соседке. Я не смею поднять на него глаза... КВАССОВАЯ СУЩНОСТЬ Историк Борис Иванович звуки «л» и «р» не выговаривал, заменял «в». Отсюда этот неуместный квас в великой категории марксизма. Борис Иванович был рослый, остроносый, как Буратино, и глазки тоже имел карие, как у деревянного маль­ чика. Но совершенно не обладал его многосторонностью и живостью. И, в отличие от деревянного весельчака, он был скучен. Чувство юмора у него выражалось в том, что он вместо «Иванов, Петров, Сидоров» говорил «Килькин, Тюлькин, Перепетюлькин». Он был серьёзен, как и подобает жрецу сурового культа, которому он служил. Борис Иванович сидел в догме марксизма, как птица в дупле, и как птица вещал оттуда эту догму на весь школьный мир. Он искренне хотел научить нас правильно видеть историю. Это было, по его убеждению, так же нужно, как есть здоровую пищу и чистить зубы. Этот бесцветный человек был по-своему страстен в изложении своего материала. Особенно он оживлялся после 17 года, когда стало в стране хорошо и правильно. 98