Ковалев, Н. Н. Из книги воспоминаний "В продолжение любви" / Николай Ковалев // Мурманский берег : литературный альманах / Мурм. орг. Союза рос. писателей ; [гл. ред. Б. Н. Блинов]. – Мурманск, 2000.

234 Николай КОВАЛЕВ лого. Голова большая. Вообще-то, айсоры обычно чистильщики сапог, при нимаемые большинством за армян. Мишины предки тоже были по торгово предпринимательской части. Миша заботливо выращивался ими и легко вы растал в интеллигента. Впоследствии он займется восточными языками, окон чит университет. Потом он станет подсудимым на процессе Огурцова, пре ступником № 2. (Дело о подпольной организации. Группа мечтателей о сме не режима, о христианском социализме). Похоже, семена, посеянные светлооким учителем, взошли. В моем ра дикализме он тоже верно сыграл какую-то роль. Мы с Мишей подсаживались к нему в перерыве для дополнительных бе сед и оставались после уроков. Вообще, айсорский интеллигент опознал меня при первых появлениях в школе, и мы прониклись симпатией друг к другу. Вместе уходили из школы и беседливо прогуливались по каналу. Но я учился в этой школе недолго, и судьба нас разлучила (со второго полугодия я "убыл" в художественную школу), чтобы свести потом вновь, ненадолго, уже через несколько лет... Когда я учился в институте им. Репина, с опозданием на пять лет, а Миша писал диплом, мы случайно встретились на улице и стали общаться снова. Миша давал мне конспиративные книжки. Мне впервые достался Бердяев и очень понравилась работа Вильде "Умирание искусства" (Таллинн, 1939). СИРЕНЕВОЕ УТРО Иду в школу. Странный лиловый воздух разлит над городом. Только над просторами невской дельты распространяет Господь такие загадочные воздуха. Поздняя осень, первый иней. Изо рта идет пар. Встречные женщины кажутся таинственными незнакомками, прекрасны ми и недоступными. Под ногами скрипит заиндевевший булыжник. Мостик с грифонами под этим странным небом и вовсе запутывает ситуацию, напоми ная о Египте и Греции. Я иду сквозь это многозначное пространство в советскую школу на улице Плеханова. (Почему большевики приютили в своем пантеоне обруганного Лениным Плеханова? — не вполне ясно). Идти не хочется. Мне вообще всю жизнь никогда не хотелось идти туда, куда нужно. А сейчас, кроме привычно го моего отвращения к школе, вообще к любой школе, в этом виноват и этот загадочный, действующий на воображение, сумрак. Он будит мечты, сулит чудодейственное освобождение от неволи. Хочется свободы, лицедейства, мистических событий. Как будто перед тобой, замурованным, открылась ка кая-то брешь, ведущая к другим временам и возможностям. Как во сне, когда на смену бесконечным "нельзя", вдруг появляется опьяняющее "можно". Но все это морок, наваждение... Ничего такого не может предложить тугое и убогое пространство моей подневольной жизни.