Ковалев, Н. Н. Из книги воспоминаний "В продолжение любви" / Николай Ковалев // Мурманский берег : литературный альманах / Мурм. орг. Союза рос. писателей ; [гл. ред. Б. Н. Блинов]. – Мурманск, 2000.

ИЗ КНИГИ ВОСПОМИНАНИЙ 233 навес над моим многокрасочным василеостровским детством. Я доживал последний год роковой детской любви. Впереди была юношеская, тоже ро ковая и несчастная. А сейчас я отдыхал. Остров — далеко. Сквер с висячей ивой и скабрезный двор больше уже не терзали моего сердца. Я отдыхал перед новой бурей. Респектабельная столичная жизнь на самом что ни на есть Невском проспекте! Васильевский показался глухой провинцией. И вот восьмой класс я коротаю в новой школе (в моей, уже пятой по счету, школе), вполне приличной по сравнению с той колонией для малолетних пре ступников, где я так страдал от любви и "свинцовых мерзостей жизни". Медлительный и извилистый канал Грибоедова. Златокрылый мостик. По нему я хожу в школу. Я там "новенький". Преподаватель математики про извел на меня сильное впечатление. И "литератор" тоже. Остальных я, про учившись всего полгода, забыл. Математик был четкий и требовательный до жестокости. Кажется, он был спортсмен чемпионского ранга, лыжник что ли... Он выгонял нас на какую-то кошмарно-массовую общешкольную зарядку. Она была его детищем и отда вала чем-то фараональным, маоистским. Он был персонажем из древней Спарты или из недавнего Чернышевского. Помесь Сцеволы с Рахметовым. В нем ощущалась даже какая-то досада на недостаток власти над нами. Была бы его воля, он сделал бы из нас настоящих мужчин. Говорил он резко, чет ко, требуя и от нас хорошей дикции и стальных интонаций. Он внушал мне уважение. Байбаки почитают в других энергию и твердость. Из-за диванных валиков мир энергичных людей выглядит внушительно. К тому же, учитель меня не особенно мучил, потому что я еще донашивал лохмотья своих мате матических способностей, которые потом совсем исчезли. А в четвертом клас се я еще участвовал в районной математической олимпиаде. Но самым ярким представителем педсостава был учитель литературы. Властитель умов, сеятель, этакий Грановский. Действительно светлая лич ность. На школьных учителей мне везло. Но я забыл как его звали. (Анато лий Владиславович?) Он знакомил нас с еще нереабилитированным Есениным, хуже — с Бло ком, и даже, страшно подумать, с Гумилевым... Боюсь, что он был знаком и с творчеством Цветаевой. Человек явно рисковал, одержимый любовью к по эзии, желанием приобщить, привить. Все это было форменным диссидент ством. И мне даже кажется, что он просил нас не распространяться о его педагогике. И класс немотствовал, скорее от нечувствительности к поэзии, чем от преданности учителю. Но как минимум двоих благодарных учеников он имел. Одним из них был я, другой — Миша Садо. Миша Садо — это целая история с двумя продолже ниями... Миша был айсором, потомком древних ассирийцев, о чем он мне с гор достью сообщил. Глаза у него были огромные и прекрасные. Радужные кружки головокружительно вращались в просторных прорезях. Коренаст. Роста ма