Ковалев, Н. Н. Из книги воспоминаний "В продолжение любви" / Николай Ковалев // Мурманский берег : литературный альманах / Мурм. орг. Союза рос. писателей ; [гл. ред. Б. Н. Блинов]. – Мурманск, 2000.

228 Николай КОВАЛЕВ Обучение в ту пору было раздельное, и, если бы не дворовая, никем не контролируемая демократия, у нас, мальчишек, не было бы контактов с де вочками. Но они были и порождали общие невинные, а также и вполне греш ные игры — тисканье в парадных, нехитрый подростковый петтинг. Кто-то устраивался и более основательно. Ходили слухи... Девочки наши были плохо одеты, плохо кормлены, совершенно, разуме ется, не крашены, и, на нынешний взгляд, показались бы невзрачными и не сексуальными. Но пол никакая война и послевоенная скудость не отменяли. И в нашем дворе царили сексуальное любопытство и вожделения. А порой расцветала любовь, как в любом другом месте Земли в любые времена. У меня не было своего двора, я "играл" в соседнем. "Играл” я, так ска зать, меньше других, так как читал книги, делал химические опыты и соби рал минералы. Но живая жизнь тянула во двор, к сверстникам. В главке "Детские шалости" я уже излагал правила наших ужасных игр. Но были и не ужасные, вполне благопристойные реликтовые игры давних времен. Мы, например, чинно сидели на бревнах, играя в "испорченный те лефон" или даже в "садовника"... — Ой! — Что с тобой? — Влюблен... — В кого? — В фиалку... Ну, просто институт благородных девиц! Кстати, о благопристойности. Вот в таком воздухе цвела моя любовь к тоненькой девочке Тамаре. Она была бледная, желтоватая, с тепло-коричневыми глазами. Две коротеньких косички, скоромная, неболтливая, вообще, тихая. Вот и все, что сохранила память. Четыре года я думал о ней, мечтал и томился безысходно. Признаться — было невозможно. Любовь как-то абстрагировалась от детской половой дури, внушаемой дворовой атмосферой. Это материал для психоаналитика. Возможно, оно существовало где-то, глубоко упрятанное грешное желание. Но было как звон в ушах — не более. К тому же — Александр Блок... Он стал моим храмом и небом. Блок стал надеждой на то, что есть томительно-прекрасная жизнь. Если не здесь, то, может быть, в бесконечных временах и пространствах. Стихи Блока обезвреживали сочащиеся повсюду яды, заслоняли тош нотворные видения реальности. Но они пришли на подмогу позднее, в 6,7 классах. И жить стало легче. А дотоле подмывало покончить с этой жизнью. Любовь и грязь мучили невыносимо. Хотелось травиться, топиться, хотелось кому-то что-то дока зать. Что? Зачем? Была, конечно, и какая-то романтизированная игра с са мим собой. Должен сознаться в этой склонности.