Ковалев, Н. Н. Из книги воспоминаний "В продолжение любви" / Николай Ковалев // Мурманский берег : литературный альманах / Мурм. орг. Союза рос. писателей ; [гл. ред. Б. Н. Блинов]. – Мурманск, 2000.

216 Николай КОВАЛЕВ Так случилось, что у моей семьи вообще не было постоянного жилья, и дом у фабрики-кухни (которого уже давно нет), на большом проспекте Васи льевского острова, стал нашим третьим послевоенным местом жительства. Семья жила трудно. Впрочем, многие так жили. Отец мой по образова нию инженер-химик. Его пристанищем стал в ту пору техникум общественно го питания, где он и преподавал эту самую химию. Он любил компанию, лю бил быть в центре внимания, окружал себя "лихими друзьями"... Но иногда, вдруг как бы спохватившись, занимался мной, приобщал к наукам. Он бро сал меня от минералогии к химии, от физики к астрономии. Своего брата Павла я тогда либо вообще мало замечал, либо ссорился с ним жестоко. Братские чувства проснулись позднее. Наша самоотверженная мама жила всегда для нас троих и для кузин, которых нам еще доводилось привечать в единственной комнате. Маму, ес тественно, хватало только на материальное и гигиеническое обеспечение жизни. Душа росла невидимой для обоих родителей. Незримо вырастали во мне, сменяя одна другую, мои "личные драмы". С Борей мы, по-прежнему, дружили. Встречались почти каждый день в городе. Мне хочется нарисовать тот фон, на котором (слава Богу!) сияла дружба, темным огнем горела несчастная любовь, прочерчивали город маршруты наших дивных прогулок. Все то, чем хороша недолговечная юность. ... И ДРУГИЕ ПРОДЕЛКИ Академическая поросль третьего поколения была довольно густой. В сосновом воздухе поселка постоянно звенели детские голоса. Это шумели внуки. Сухо и элегантно постукивали молоточки на крокетной площадке у Стру ве. Велосипедные звонки крапили вечернюю тишину, наполненную запахами табака и метиолы. Легкомысленный Боря изменял мне с другими обитателями дач. Я до вольно серьезно страдал от этого. При всем несходстве и размолвках, мы, я думаю, любили друг друга. Я — несомненно. А Боря? Боря был выше моей дряблой сентиментальности. Боря все придумывал. Его мозг с легкостью порождал угодные ему образы. Он также легко расставался с ними. Боря Власов не был реалистом, не был психологом. Скорей, изобретателем-ро- мантиком. Это предполагало известную жизненную практичность, и она у него была. Но, мне кажется, он никогда не был по-настоящему расчетлив. Романтизм придавал его поступкам известную масштабность и благородство. Он обладал достаточной цельностью. Эта натура была четко оформлена и замкнута в себе. Гибкости, пластичности ему не хватало. Самое главное, что у него был мощный и надежный мотор, который позволял ему плодотворно работать. И работа была у него на первом месте.