Ковалев, Н. Н. Из книги воспоминаний "В продолжение любви" / Николай Ковалев // Мурманский берег : литературный альманах / Мурм. орг. Союза рос. писателей ; [гл. ред. Б. Н. Блинов]. – Мурманск, 2000.

ИЗ КНИГИ ВОСПОМИНАНИЙ 211 ...Я жил в деревянном доме, загримированном под каменный. Дом был старый и уже давно кренился набок. Пол в комнатах был наклонный, совсем дурной — бильярдный шарик скатывался в угол комнаты. Полы скрипели и зияли щелями. Обои плохо сидели на корявых стенах, трескались, привечая в пазухах деловитых, живучих пауков. Окно тоже сидело косо и слегка вали лось верхним краем в сторону улицы. Единственный подъезд, под двухмар шевой лестничной клеткой, служил проходной для фабрики-кухни. Фабрика эта, выстроенная в самом решительном бетонном конструктивизме, была велика и знаменита. Вмещала в себя огромную столовую — этакий "четвер так" из романа Олеши. Но чуден был сквер напротив дома, через улицу (Большой пр.). Он тя нулся к другому, уже совсем великому монстру конструктивизма, гигантско му Дворцу им. Кирова, который величественно царит над асфальтовым раз махом площади. Все, как на младосоветских светозарных проектах. Но сквер был хорош. В нем был в качестве остатков роскоши котлован пруда, ныне уже замшелый и заросший. Его увлажняли дожди, и в нем пели лягушки, вполне голосистые концертные лягушки. В дополнение ко всем древесным богатствам в сквере была маленькая земляная горка с персональной плаку чей ивой. Ивы плакали повсеместно, осеняя видавшие виды скамейки (впос ледствии ивы умерли и исчезли). На скамейках жировали хулиганы, картеж ники — всякая городская сволочь. Влюбленным они доставались редко. Страшно было в дремучем сквере, опасно, неспокойно. Особенно летом. Зима несколько обезвреживала эту садово-парковую территорию. Дело доходило до невинного, краснощекого мелковозрастного катания с ивовой горки. Осе нью и зимой "храм культуры" призывно сквозил за деревьями сквера и корот кой поросшей тополями улицы. А летом за нашим окном было тропически зелено и безвидно. ...Ах, все это было так красиво и пронзительно. В летних сумерках штри ховали воздух летучие мыши. Они носились над нашими безумными футбо- лами, длящимися до темноты, когда уже мяча не видно, а остановиться еще невозможно. Наши дворовые девочки сидели на зрительских скамейках и провинциально лузгали семечки. Они визжали под ударами вконец одурев шего мяча. Так и стоят в ушах ни с чем не сравнимые звуки барабанных ударов по мячу, а в глазах — мышиные прочерки по утомленному, поблекше му небу... В сквере был еще низкорослый баракообразный дом, единственный и непонятный. И в нем проживало многодетное бедняцкое семейство. Может быть, семья садовника? Дворника? И дети и родители имели особые чере па, со смещенными назад приплюснутыми лобными костями и каким-то осо бым разрезом выпученных глаз — девочки, мальчики — мал-мала меньше, странные и все одинаковые, как китайцы. Тут, у вислоивового сквера, напротив нашего дома, проводы заканчива лись. Боб садился в троллейбус и ехал домой.