Ковалев, Н. Н. Из книги воспоминаний "В продолжение любви" / Николай Ковалев // Мурманский берег : литературный альманах / Мурм. орг. Союза рос. писателей ; [гл. ред. Б. Н. Блинов]. – Мурманск, 2000.

210 Николай КОВАЛЕВ В этот счастливый вечер я особенно остро чувствовал, как мне повезло с моим комаровским другом и его замечательным домом, с этим "соловьи ным садом" в Соловьевском переулке, куда не доносилось... Даже не хоте лось и думать о том, что не доносилось... Это все будет завтра, когда уже не будет дивана, трубки, лебедевского рисунка на стене, лохматого Мики. ...Пока Борис шнуровал свои канадские сапоги, папа Вася досказывал американский кинокомикс. "...а тетка-великанша раскатывала свои жиры огромной скалкой. Потом все шли на пристань..." "Коке тоже надо скалку", — буркнул шнурующий свой ботинок Власов. Папа его не услышал. Он хохотал над своей теткой-Гарган- тюа. "...A перед ее домом был пруд метров этак в сто и по нему пароходное движение. Племянники жили на той стороне пруда... Тетка, прощаясь с ними, обливалась слезами, душила их в жирных объятиях... Потом начиналось черте что. Пароход гудел. Пароход уже отчаливал. Тетка швыряла любимых пле мянников за шкирки на палубу. Не рассчитала маха на последнем и сама ухнула в пруд. Вода из берегов!.. Пароходик подскочил и плывет уже по ули це, потому как все затопило. Племянники ревут. Но тут тетка вылезла. Вода схлынула. Пароходик оказался на суше. Племянники ревут!"... А Василий Адрианович хохочет, тикая своим кадыком, издавая пулеметные звуки: пэ- пэ-пэ... Боб дошнуровал свои сапоги. Осадил взглядом папу, и мы вышли на улицу. Проводы были прекрасны. Борис скрипел своими "канадками". "Бульвар большой" делался дремучим и желтоглазым от фонарей. Небо наверху отдавало бирюзой... Проходившие девушки будили мечты. На восьмой линии эркер на стене Дома пионеров высовывался на мгно вение и пропадал. Там я сиживал два раза в неделю рисующим пионером, под папиросным прищуром Бонч-Осмоловской, моей первой учительницы рисования. Я тушевал гипсовый лист аканта и не мог никак разобраться, что мне милее — смоляные косички "Гали черной" или ангельские локоны "Гали белой". Они были мои согруппницы. Теперь все это было в прошлом — и акант, и чучело селезня на фанер ной подставке, и сумятица чувств к двум Галям. Я уже больше не ходил туда... Ностальгический эркер скрывался, вырастал бронзированный Ленин, у рай кома на 16-й линии. Потом, угловой дом на 20-й, где жила маленькая муже ственная Дина Григорьевна Шпринцын, храбрая, как полевая санитарка, учи тельница, изнемогавшая в бессильной борьбе с махровыми хулиганами из 7 "б " . И далее — линии, линии, то есть улицы, на месте засыпанных меньши- ковских каналов. Большой проспект, во всю свою липово-тополевую длину, разделял меня и Борю Власова.