Ковалев, Н. Н. Ксенофилия : эссе / Н. Ковалев // Мурманский берег : литературный альманах / Мурм. орг. Союза рос. писателей ; [гл. ред. И. А. Бессонов]. – Мурманск, 2005. - [Вып.] 10.

257 Генералиссимус Суворов. Все эти подавления, расправы, ссылки. Стихотворение Пушкина на восстание в Польше. И это «поляки с русскими вы не вступайте в схватку...» Даже забыл - Пушкина или Давыдова? Поляки тоже в нашем направлении свинячили. Но не так, как толстозадый брат-славянин величиной в «одну шестую». Да еще во всей своей имперскости. И потом - утомительно долго... Шопен сбежал во Францию. В образе Польши вообще есть галльская сплоченность. Польская галломания серьезней русской великосветской. Еще бы - католики. Матка Боска, черепичные крыши, садово-парковая культура, поместья как замки. Барокко, может быть, более французское, чем итальянское. Как ни кинь, а все же западная Славяния - европейского подворья. И поляки, и чехи онемеченные. Россия, что покрупнее и подалее, долго крепилась, противилась европеизации, но Петр взял да и «прорубил окно». Польская грусть. Польское поле. Пустоты средней Польши. Всё - ровно. Едешь, едешь... Только поля, да простые бедные домики, да ивовые аллеи. Существует польская драма невоплощенности, печать бедственной истории и самоедства... Мазохизм у нас с ними общее достояние. А без гордости, широко известной, разве выживешь между двух гигантов, которые тебя «делят»? При аннексиях и данцигских коридорах. Как странно и славно, что поляки выбирали своих недолгих королей! А что за музыка у народа, все эти мазурки и полонезы, из которых вырос прекрасный, тенистый гений Польши - Шопен! Живущий где-то между милой родной Волей Желязовой и лунным лучом... Шопен, который то перебегание солнечных бликов и облачных теней, то звездная печаль. И такое легчайшее, естественное мастерство, которое дается самым светлым и странным, между небом и землей живущим: Моцарту или, может быть, Пушкину и Прусту. Национальным гениям. Полякам нельзя себя не любить. А то некому было бы восстановить зверски разрушенную Варшаву. «Ест Варшава, попросту ест...» Не «попросту», а дивным трудом. И «старе място» и «швента кашишта» - улица, и, потом, - королевский замок. (Прозрачный ящик стоял на площади, в него бросали деньги «на замок»). Когда мы ехали в Польшу... Это была группа художников из СССР, из разных мест набранная. Когда мы приехали в Польшу... мы были пьяны чачей, которой всех опоил грузин Церетели. (Нет, не будущий