Ковалев, А. В. Подвиг судей Мурманской области в период Великой Отечественной войны (1941-1945 гг.) / Ковалёв Александр. – Мурманск : [б. и.], 2023. – 105 с., [17 c.] прил. : ил.

85 Воспоминания А. М. Худоерко и О. Н. Кадановой тут только ощутили страшную жажду голода и воды. Все поиски чего-либо съестного и воды не дали результатов. К такому заданию мы не были подготовлены, никаких запасов с собой не было, отдых нам после тяжелых боев не был предоставлен. Всё это мы ощутили в полную меру только после многочасового тяжелого пути. Как ни странно, возле будки обходчика мы не смогли отыскать ни колодца, ни родника. Сержант Гречин нашел только огромный кабак (тыкву) на пятачке, возделанном обходчиком земли, и в сарайчике при будке - белого гуся, неизвестно чем там питавшегося. Надеждам нашим подкрепиться и утолить жажду не было предела. Но как сварить или поджарить гуся: ни ведра, ни воды нет. Но соображать стали все, особенно Гречин, как самый старый (ему шел 23-й год) и опытный в таких делах мужик. Развели костер, ощипали и осмолили гуся, разрезали на две части кабак, вычистили его содержимое и положили в кабак гуся. Обвязали проволокой, чтобы не развалился. Из крупных углей сделали воронку и положили в неё кабак с гусем. Приготовление гуся в кабаке началось. Конечно, по урезу оврага, по которому проходила железная дорога, мы выставили двух дозорных, чтобы вдруг нас немцы не накрыли привлеченные костром. Ожидание, когда гусь будет пригоден к употреблению, было томительным. Кабак почернел от углей. Чтобы не сгорел, мы его периодически переваливали со стороны на сторону. Вначале появился приятный запах печеного кабака, а затем и гуся, которого достал жар углей. Предложения приступить к приему пищи последовали сразу же. Голод и жажда томили… Но Гречин был неумолим: - Вы что? Сырым его съедите? – бурчал он, покачивая на углях кабак. – Еще не меньше полчаса, а там попробуем… Снаружи кабак обуглился, показались подрумяненные окорочка гуся. Ложками стали выбирать в котелок содержимое кабака, внутренней его части, чтобы употребить вместо воды. Остудили, каждому досталось по три ложки печеного кабака. На душе потеплело. Подменили и напоили кабачным соком дозорных. Не выдержав натиска проголодавшихся товарищей, Гречин вытащил и очистил от остатков кабака гуся, армейским ножом на мелких ветвях клена, разложенных на плащ- палатке, порубил гуся на крупные куски и объявил, что можно пробовать… Гусь исчез мгновенно, только два куска понесли дозорным. Был ли он жареный или пареный, неизвестно, но горячий был. На Востоке небо стало сереть, и мы продолжили путь на Запад. Рассвело. С Оганесяном мы медленно шли по балке на пригорок, как вдруг справа, где должны были идти Ильчук и Гречин, раздались очереди немецких автоматов. Мы остановились. И в это мгновение из-за бугра прямо на нас вывалился немецкий солдат в куртке без головного убора и вскинул автомат. Но выстрелить не успел: очередями из двух наших автоматов на долю секунды раньше мы уложили немца на землю. Как оказалось позже (определил санинструктор Оганесян), у немца оказались перебитыми обе ноги. Схватив у немца автомат и видя, что он не в состоянии передвигаться, мы бросились за бугор на звуки ранее прозвучавших выстрелов. На земле у лесопосадки лежал сержант Ильчук, а Гречин отбивался от двух немецких солдат. Мы открыли огонь, но, чтобы не поразить своих, поверху. Заметив нас, немцы мгновенно скрылись в лесопосадке. Наш огонь их не достал. Гречин пришел в себя, Ильчук тяжело стонал. Оганесян осмотрел его и предположил, что ударом приклада немец перебил ему ключицу. Собравшись вместе, мы возвратились в балку, где лежал раненый немец. Оганесян наложил на его ноги жгуты, чтобы прекратить кровотечение, перевязал раны. Из документов, обнаруженных у немца, мы определили часть, в которой он проходил службу. При нем также оказалась карта района, где мы находились, с прочерченным маршрутом движения в наш тыл. Мы поняли, и это подтвердил немец, что столкнулись с такой же разведгруппой, как и наша. К назначенному времени мы возвратились в расположение своего полка и на плащ-палатке принесли раненого немца. Он оказался разговорчивым и капитану Остапенко выдал все известные ему сведения о своей воинской