Ковалев, А. В. Подвиг судей Мурманской области в период Великой Отечественной войны (1941-1945 гг.) / Ковалёв Александр. – Мурманск : [б. и.], 2023. – 105 с., [17 c.] прил. : ил.

98 Воспоминания А. М. Худоерко и О. Н. Кадановой состоял в штате и потому был взят мною в разведку коновод Игралов Григорий, кривоногий, небольшого роста кавалерист, более чем на десять лет старше меня по возрасту, познавший трудности жизни задолго до войны – за кражу осужденный на десять лет. Отбыв более двух лет, он, как и многие другие, был освобожден из мест лишения свободы и добровольно пошел на фронт. Воевал не хуже других, фашистов и их прихвостней ненавидел люто – оккупанты в Одесской области уничтожили его семью еще в 41-м году по неизвестной причине: не были они ни коммунистами, ни ударниками труда, а так, видимо, за «компанию» с другими односельчанами. Не мог сдержать себя Игралов при виде фашиста: в бою поступал, как в бою, - жестоко, за ним не числилось пленных. Но был такой, казалось бы, незначительный случай. В конце марта в Венгрии мне приказали охранять на территории местного кладбища более двух тысяч военнопленных, взятых всей нашей группой за несколько последних дней боёв. На рассвете их надо было проверить, изъять оружие, часы и другие ценности и сдать в разведотдел, а пленных следовало определить в армейский лагерь военнопленных. Из десяти оставшихся во взводе разведчиков я организовал охрану: по периметру кладбища поставил четыре ручных пулемета, и побегов не было. Впрочем, никто к этому и не стремился: война заканчивалась, да и публика в плен попала довольно дисциплинированная: приказали сдаться – сдались, приказали никуда не бежать – точно выполняют. Никакой инициативы. На рассвете я пошел по тропинке кладбища, чтобы проверить «постояльцев». Конечно, завидев советского офицера в новеньком, цвета хаки шерстяном обмундировании, с шашкой и пистолетом на боку, со звенящими шпорами и с голубым околышем фуражки, немецкие, мадьярские, румынские и другого воинства пленные мгновенно вскакивали со своих мест, вытягивались как по команде «смирно» и заискивающе смотрели на меня. Тишина была полная – никто не смел её нарушить. И вот эту утреннюю тишину прервал зверино-подобный рев человека. Я невольно оглянулся, привычно схватившись за эфес шашки: позади, рядом с тропинкой, стоял огромного роста эсэсовец в мышиного цвета обмундировании, без головного убора. Через всё его лицо – красно-синюшный кровоточащий рубец. Немца трясло, но он не издавал никаких звуков. Копаясь в своем вещевом мешке, немец не заметил меня и не встал. Шедший позади коновод Игралов не стерпел такого кощунства и нанес кавалерийской плетью удар несчастному немцу. Тот взревел от боли и неожиданности и мгновенно вскочил. - Перед советским офицером надо вставать! – зло и твердо прокричал Игралов, обращаясь к трясущемуся немцу, наивно считая, что тот понимает русскую речь. Но тот как будто всё понял, задрал выше трясущийся подбородок и промычал: «Яволь». - Игралов! Отставить! – резко оборвал я своего подчиненного. И продолжил свой путь. Разъезд я вывел к кромке леса и болоту, когда уже начинало темнеть. Определив по карте направление ближайшего выхода к Мораве, мы по проселочной дороге совершили бросок вдоль опушки леса к началу узкоколейки. Немецкие наблюдатели-артиллеристы, заметив столь наглое передвижение по открытой местности вдоль фронта, открыли беглый огонь по дороге. Уйти от поражения было несложно: когда снаряды разрывались позади, мы мгновенно останавливались и галопом возвращались примерно на сто метров назад. Снаряды рвались впереди у дороги. Тогда по моей команде делали бросок вперед метров на триста. Снаряды снова рвались позади нас. Так, играя с артиллеристами в «поддавки», мы благополучно достигли просеки, в которую упирались поржавевшие от времени и воды рельсы узкоколейки, и скрылись в густой чаще леса. Нас обступила вязкая, сплошная темнота. Обстрел немецкой артиллерии прекратился. Твердь земли лошади ощущали под ногами – это была невысокая насыпь узкоколейки, теперь сплошь покрытая водой и илом и поросшая травой. Над головами проступила полоса относительно светлого неба, что облегчало ориентировку при движении по лесу среди вековых деревьев. Впереди ехал на своём гнедом скакуне