Коржов, Д. В. Несмиренный живописец : [роман-биография] / Дмитрий Коржов. - Мурманск : Дроздов-на-Мурмане, 2018. - 270, [1] с. : ил., портр., факс.

200 Дмитрий Коржов произносит: «Срамота...». Лишь тогда незнакомец из легковушки извиняется, забирает марки и уезжает... Вот такое неожиданное признание в любви. Что говорить, исто­ рически так сложилось, что именно черногорцы - горные сербы - всегда были самыми верными и близкими союзниками России. Именно этим народом рождены поговорки, которые в Югославии знает каждый: «Нас и руса двести миллионов...», «Русские могут всё», «На небе - Бог, на земле - Россия» и другие. Показательно, что в Черногории у нас не возникало проблем с переводом, там, наверно, каждый второй говорит по-русски. Доехали до местной столицы, Подгорицы, и там долго искали телефон митрополита Черногорского и Цетиньского Амфилохия. Напомню, о мобильных телефонах в 1997-м году мы только слыша­ ли, как и об Интернете. Так что, пришлось изрядно попотеть, чтобы найти канал связи. Однако нашли. Маслов дозвонился до владыки, тот знал о нашем приезде, говорит: «Я вас жду!». Масловские нукеры В Цетиньский монастырь, где нас принимал владыка, мы добра­ лись в глубокой ночи - к накрытому столу. Ох, угостил митрополит нас знатно. Рассказывал за трапезой о корнях любви черногорцев к России, о том, как в свое время много сделали русские государи для поддержки здешних монастырей. Нас не нужно было убеж­ дать, что любовь эта - не выдумка. Сами за время пути убедились в ней многократно. Да и рассказывал митрополит опять же по-рус- ски... Как и почти весь высший сербский клир, учился у нас. После трапезы владыка лично проводил нас к раке, в которой упокоена десница Иоанна Крестителя, позволил приложиться к святыне. Ночевали в Режевичах. Помню свой шок в келье настоятеля, отца Мордария, когда на книжной полке обнаружил ряд томиков с названиями, которые показались знакомыми: «Бела гарда», «По- зориштний роман» и так далее. Да, да, собрание сочинений Бул­ гакова на сербском! Восемь томов. Если мне не изменяет память, у нас в ту пору такого булгаковского многотомья еще не было. Впрочем, чему удивляться? В Сербии Михал Афанасьича всегда привечали и печатали, даже когда у нас его проза была под неглас­ ным запретом. Утром, наконец, увидели Адриатическое море. Только увиде­ ли, подойти - не подойдешь: «зеленое пламя Ядрана», если вспом­