Коржов, Д. Доброволец / Дмитрий Коржов // Площадь Первоучителей : литературно-художественный и общественно-политический альманах / Мурм. орг. Союза писателей России. – Мурманск, 2007. – № 7.

он и не знал почти, даже не помнил, как зовут. И Небойша... Он лежал как-то странно, іто-ребячьи поджав под себя ноги, словно спал: во сне стало холодно и вот, чтоб хоть как-то согреться, пытался свернуться в клубочек. Пуля попала ему в живот. Он лежал и смотрел на оставленный им мир светло, без осуждения, только, как показалось Помору, удивлённо, непонимающе, с последним вопросом «что это?» внутри. «Что ж они глаза- то ему не закрыли...» — пронеслось в голове. И только сейчас Сергей понял, что за стрекот всё никак недавал ему покоя. Оглядел ся: его автомат лежал тут же, рядом с «мавзолеем» из турских тел, в котором его спрята ли друзья. Двигаться он мог, но не резко, иначе — голова внОвь начинала кружиться, и подкатывала к горлу тошнота. Подхватив «Калашников», он медленно, вдоль стены, плотно прижавшись к ней спиной, проник в соседнее помещёние. От «бункера», что здесь находился, остались только мешки с песком, да и те были вкривь и вкось исполосованы автоматными и пулемётными очередями. «Максим», искалеченный снарядом фаустпатрона, молчал — обиженно, безвольно. Влоджии, где располагался бункер, в четыре автомата старались не дать наступающим приблизиться к дому «двое из ларца» в компании с Докичем и Алтайцем. Турки взяли дом в «юіещи», штурмуя горсть уцелевших четников одновременно с улицы и с первого этажа, который после утренней атаки остался за ними. Главный бой — за лестницу и лестничный пролёт — шёл чуть дальше. Он, как пламя затухающего костра на ветру — то стихал, то разгорался вновь. Но не широко, а островками, расколотый на части — фрагменты, отдельные столкновения. Такова была изменчивая природа боя в условиях города. И здесь многое, если не все, решали опыт и фронтовое счастье, удача. Сергей нашёл Бирюкова и нескольких сербов в момент, когда драка в очередной раз захлебнулась. Лестница — в трупах, в основном вражьих, но заметил он и несколько тел в форме югославской народной армии — армии, которая уже не существовала, а ют зелёные куртки с нашивкой на рукаве продолжали служить войне. Майор — куртка в крови, и чужой, и своей (пуля срезала ему мочку уха, ранение пустяшное, но кровь брызнула фонтаном, во все стороны), весь ещё там, в азарте боя. Глянул на Сергея зло, осатанело, ничего не сказал, лишь жестом указал, где его место. Сидели молча — ждали повторного натиска. Но снизу было тихо — ни шороха, ни движения, ни слова. Только кто-то беспрестанно скулил от боли — тоскливо и жалко: «Ы-ы-ыыы-ы». А за окном, как это обычно бывало здесь, быстро стемнело. Оставив для непрошенных гостей несколько растяжек в проёмах дверей и на лестни це, Бирюков приказал остаткам своего взвода отойти в соседнюю комнату, к «бункеру». Тут, едва отдышавшись и перекусив сухарями Алтайца, — тот всё время таскал в без донных карманах своего камуфляжа что-нибудь съестное — больше есть в этот час было нечего, Павел устроил совместный с Докичем и Сергеем «военный совет». Надо было разобраться, что происходит и решить, что делать дальше. - Это не саральи, и даже не санджаки. Это —моджахеды: арабы, таджики. Вот тот, похоже, пуштун. Ещё один, гам, у лестницы остался, так и вовсе чеченец. Соотечествен ник, мать его... — Павел говорил спокойно, уверенно, короткими, рублеными фраза ми. Так обычно ведут себя люди, знающие чего хотят и способные этого добиться. — Отребье со всего мира. Первостатейное. Видно, очень им нужен этот дом. Нам тут долго не удержаться. Сутки — максимум. Так что нужно прорываться к своим. А с этими — артиллерия наша разберется. У нее это получится лучше. Сейчас передохнём чуть-чуть, а ближе к утру, перед рассветом, надо выбираться из этого смертного мешка. Докич согласно кивнул. Никто не спорил, все понимали, что здесь уж без должнос тей и званий, слово Майора — главное, решающее. - Ты-то как. Помор? Бегать можешь? — повернулся Бирюков к Сергею. - Насчёт бегать — не уверен, а стрелять — могу... — ответил тот.