Коржов, Д. Доброволец / Дмитрий Коржов // Площадь Первоучителей : литературно-художественный и общественно-политический альманах / Мурм. орг. Союза писателей России. – Мурманск, 2007. – № 7.

ли. Даже сербская артиллерия, все эти дни беспрестанно обстреливавшая город, смолк ла. Так что время для того, чтобы поговорить, имелось. Медицина катастроф — то, на чём Док, как оказалось, специализировался ещё до распада Союза. Босния — это была уже вторая его война, и третья «общая беда», где пригодились его чуткие руки хирурга. Сначала — землетрясение в Ленинакане. Имен но любовь к армянскому народу заставила его позднее отправиться в воюющий Кара бах: - Это была особая война. Карабах ведь маленький, и такого понятия — «тыл» — там просто не существовало. Постоянный обстрел из всего, что стреляло — танки, гаубицы, установки эти, чтоб им пусто было... Как их? «Град». Слава Богу, хоть меди каментов хватало: помогали французы, англичане. А вот докторов было мало. При шлось мне тогда — кстати, как и сегодня вот — терапевтом поработать. Работы было в достатке: как-то 26 часов подряд не выходил из операционной. Как и тут, прямо в каске и бронежилете оперировал... В Боснии он оказался уже через неделю после начала войны: взял отпуск, занял у друзей денег и поехал. Ехал через самостийну Украину и Венгрию. «Погранцы ещё интересовались — очень настойчиво выясняли, зачем еду в Югославию, но пропусти ли — предъявить-то мне нечего...» «Но ведь пятеро детей... Что ж его мотает с войны на войну?» — подумал Сергей, но, не желая обидеть товарища, произносить это вслух не стал. Словно почувствовав что-то, Док ответил на тот, будто повисший в воздухе воп рос, сам: - Я мало думаю, большедействую. Если что-то решил —переубеждать бесполезно. Вот и когда я собрался ехать, жена, зная меня, возражать не стала... Ты недумай, с семьей всё нормально. Денег я им оставил. Вообще, главная причина, что я здесь, наверно, в маме. Коммунистка была каких мало — в партию вступила в Сталинграде, всю вой ну — санитаркой. Она, знаешь, хоть и не по душе мне сейчас её коммунизм, тётка была правильная. Её интернационализм крепко во мне засел... Трубку, кстати, курила. На фронте пристрастилась. Так и вижу её: сидит на кухне, дымит, иногда и ругнётся креп ко —материлась здорово, но, понятное дело, не при мне. Я как-то случайно услышал... Док ушёл утром — оставил лекарства для Небойши: таблетаи, уколы, обещал из редка навещать. Сергей проводил его до окна, через которое тот вылез на улицу и, короткими перебежками, двинулся к соседнему сербскому дому... * * * Мягкий солнечный свет. Такой, какой бывает только в ранние утренние часы — осторожный, неяркий. Солнце льется в комнату сквозь пустые, ничем не защищённые окна, выплавляя на щербатом, грязном полустранные фигуры. В пустой квартире ти шина. ..Самые любимые им вдетствелетние часы —когда родители уже ушли на рабо ту, а у тебя — каникулы. Впереди — бесконечно долгий летний день, и никуда не надо торопиться. Тишина. Лишь радиоприёмник на кухне чуть слышно наигрывает старое танго, бормоча тихонько: «Утомлённое солнце нежно с морем прощалось. В этот час ты призналась, что нет любви...». Ты проснулся, но вставать не спешишь: смотришь из тёплой, принявшей за ночь форму и тепло твоего тела постели на солнечные квадраты и трапеции, дремлешь блаженно, оттягивая момент расставания с обжитым, уютным логовом. На душе легко и покойно. И светло. Первые минуты после пробуждения здесь, в Сараево, почему-то остро напоминали ему те утренние часы из детства. Неяркий, осторожный свет, сотворённые светом и тенью квадраты на паркете были очень похожи на те — из прошлого. Правда, в квартире без окон и дверей исхлёстанного пулями и осколками когда-то жилого дома он был не один.