Коржов, Д. Доброволец / Дмитрий Коржов // Площадь Первоучителей : литературно-художественный и общественно-политический альманах / Мурм. орг. Союза писателей России. – Мурманск, 2007. – № 7.

«бункера» пространство перед домом и перекрёсток оказывались под скрещивающим ся, кинжальным огнём. «Можно жить, — подумал Сергей, — если, конечно, танки не подгонят... Но это вряд ли. Где у них тут в горах танки...» К утру их сменили «двое из ларца». Старший, словно нехотя, по обязанности, обращаясь к Сергею, угрюмо выдавил из себя: - Слышь, Помор. Там чё-то с твоим приятелем нехорошо. Как его там? Не боись, что ли? Не встает... Сергей метнулся в подвал. Небойша недвижимо лежал в своём, дальнем углу, за кухней. В спальном мешке, сверху — бурка, которую подарили Докичу казаки-добровольцы. Глаза закрыты, лицо — в облаке света от гильзы, что стоит радом — пугающе жёлтое, неживое. Сер гей подошёл, осторожно положил на лоб мальчика ладонь: руку обожгло сухое, ровное пламя. «Жар у него...» — услышал он за спиной голос Бирюкова. — Врача я уже вызвал. Есть тут наш, русский, доктор...». В этот момент Небойша открыл глаза. По смотрел на Помора устало, измученно, и — даже как-то виновато, словно просил за что-то прощения. - Ништо, дечак, све буде хорошо... — сказал Сергей и боязливо, словно боясь навредить, провёл рукой по голове, волосам мальчугана. Тот глубоко вздохнул, и ти хонько вновь смежил очи. Видно было, как ему хорошо и покойно от руки Сергея, оттого, что тот рядом. Доктор пришёл тем же вечером. С градусником. Достал его из специального метал лического футляра, что прятал в уютной кожаной сумке с множеством кармашков и отделений. «Да уж, иначе бы в первый же день разбился бы. При нашей здешней жиз ни...» — подумал Сергей. Увидев, сколько нащёлкала разогретая телом Небойши ртуть, присвистнул: - Тридцать девять и два, однако... Ну что, батенька вы мой, ангина у парня вашего. Что-то холодное хватанул. Ничего, конечно, страшного, но лучше бы отправить его на Яхорину, а то и в Белград. Чтоб поправился, для начала нужны белые простыни и постоянный присмотр. Так-то... Слова доктора, то, как он говорил, сам его тон — вежливо-заботливый, спокой ный, казалось, возвращал Сергея домой, в мирную жизнь. Так, словно ты спишь, а кто- то добрый и хороший, как мама, подошёл неслышно и укрыл тебя тёплым ворсистым одеялом. И ещёПомору все время казалось, что вот ещё один шаг, и Док станет звать его «голубчик», а потом обязательно пропишет бром — «один раз в день, періед сном, непременно, голубчик». Когда они вылезли из подземного лазарета на свет, Док закурил, сжимая в длинных чутких пальцах вонючую самокрутку. Сосредоточенно гладя сквозь пролом в стене куда-то вдаль, заговорил: - Да, честно признаюсь, отвык я от мирных болезней. Чтоб вот так-то: молочком студёным горло прихватило, да сквознячком проняло, ещё и ребенка. Сквознячки у нас щас другие — всё больше минно-взрывные, осколочные да пулевые. Я ведь хирург — не терапевт. Он помолчал, помял пальцами, поколдовал над очередной цигаркой, и холодно и мрачно добавил: - Первым моим пациентом здесь был семилетний мальчик. Дечак, как они говорят. Бомба взорвалась метрах в тридцати. Привезли его быстро, но забыли очистить рот от песка и гальки. Умер от удушья. От асфиксии, как мы это называем на нашем лукавом лекарском языке. Я плакал потом сутки. У меня ж у самого — пятеро. Док остался у них до следующего утра: полечить Небойшу, посмотреть, как проте кает болезнь. Сергей всё это время был рядом. На фронте стояло затишье, турки молча