Коржов, Д. Доброволец / Дмитрий Коржов // Площадь Первоучителей : литературно-художественный и общественно-политический альманах / Мурм. орг. Союза писателей России. – Мурманск, 2007. – № 7.

была тьма: пустынные улицы, бесчисленные брошенные дома, в которых только грязь, человеческие испражнения да крысы. Да ещё люди, в бестолковой вражде пытающиеся убить друг друга. Большую часть Сараева контролировали турки, за сербами остались окраины. Но война шла на всём городском пространстве, за каждый дом, каждый переулок. .. .До дома, который держала чета Докича, его довёл проводник — Желько — ко роткорукий, чумазый подросток лет пятнадцати. Впрочем, какой там подросток, пят надцать для Боснии — призывной возраст. Хотя Желько, как он понял, воюет не пер вый год. Очень уж умело вел он Сергея по той части города, которой вот уже почти двадцать месяцев правила война. Помог туман, рваная влажная дымка которого скры ла от чужих глаз их путь к цели. Они двигались быстро, короткими перебежками, от дома — кдому. Точнее сказать, от строения — к строению. Было трудно назвать дома ми эти неживые стены, в ранах от снарядов и пуль, часто — без крыш. И всегда — без штукатурки, которую расщёлкали пулемётными и автоматными очередями в первую же неделю боёв. Таким же — с исковерканной гранатомётами крышей, без штукатур ки, похожий на голого человека, был и трехэтажный особняк, в который они шли. Как и тот, указав на который грязным, коротким своим пальцем, Желько сказал: «Брой три. Моя куча...» «Номер три. Мой дом...». Их ждали. Незнакомый войник у окна, через которое они проникли в дом, привет ственно кивнул. Внутри, на полу, в полумраке этой маленькой комнатки (из мебели — крошечный, словно игрушечный, столик в ушу да комод с разбитым зеркалом; Сергей ещё подумал про себя: «Что здесь было до войны? Детская?»), различил нескольких спящих на полу людей. Пока его глаза привыкали к царившей здесь темени, откуда-то сбоку, словно из небытия, возникли две человеческие фигуры — маленькая и большая. Он и понять ничего не успел, а маленькая, коротко разбежавшись, повисла на нём, прижалась всем своим худющим, немощным тельцем. Сергей подхватил его под руки, приподнял, чтоб стал Небойша ростом с него, чтоб без помех посмотреть в глаза маль чугану. Тот, гордо посверкивая огромными, чёрными своими очами, глядел радостно, улыбка — до ушей. - Добр дан, братишка, вот и улыбка к тебе вернулась... — сказал Сергей, прежде чем поставить друга на паркетный, в выбоинах (видно, на растопку пошли деревяшки) пол. Он-то помнил, что весь этот военный год, что прожили они рядом, плечо к плечу, не улыбался Небойша. Совсем. Нет, бывало нечто близкое, похожее, где-то в уголках губ таилось. Но чтоб вот так — открыто, радостно — впервые. - Да праздник же у парня — брат, наконец, вернулся... Бирюков, как водится, свежевыбритый, аккуратный, хоть и в городской пыли с ног до головы — сначала цепко сжал его протянутую руку, потом — не сдержался, обнял. Облапил радостно, со смешком: - Что, Помор, живой-таки? Живой, чертушка... - Да и ты, я смотрю, в порядке. Разве что флёрдоранжем не пахнешь. И даже по мнишь моё второе имя... «Помор» —такСергея прозвалисербыужевпервыедниеговойны. Ончасто вспоминал Север: белыелетниеночи, зима —без солнца, с апреля по ноябрь —бесконечныедожди, а в октябреужеповсюдуснег —зимаприходиларазом, водиндень,словнонавеки вечныепряча землю под белый холодный колпак. Вспоминал Мурманск — удивительный, чистый, на сквозь, от края до края, промытый ветром и дождём, город сильных людей. Его женщин, которые —все,отсюда,издалека—казалисьемупотрясающекрасивыми.Холя,наверное,так оно ибыло —ведьвегожизниони былиименнотакими, толькотакими. Аещёонрассказы вал сербам про поморов, нелёгкое их житьё, плавания среди льдов, в полярных морях. Сво бодное, вольнолюбивое племя мореходов и первооткрывателей. Сербы слушали его как