Коржов, Д. Доброволец / Дмитрий Коржов // Площадь Первоучителей : литературно-художественный и общественно-политический альманах / Мурм. орг. Союза писателей России. – Мурманск, 2007. – № 7.

Ониинезамечали. Первая, полнаядолгих исчастливыхсоитий, сумасшедшаяночь... Да, конечно, они старались делать это потише, двигаться осторожней, не говорить ничего и уж тем более не кричать. Да куца там... Как это, ветхозаветное: «Боящийся несовершенен в любви...». Мудры были предки, что говорить. Свет фонаря под окнами достигал их тел — он видел её лицо: широко открытые глаза, губы — плотно сжатые, импульсивно вздрагивающие от напряжения, на пороге, за которым — ослепительный свет, что всё растёт и растёт, наливается силой, чтобы вспыхнуть победно, залить, заполнить собой всё пространство. Два слова вдогонку: «Ты близко?» Её«Да» —через «немогу», когда уже нет сил отвечать. И —стон в конце, когда она по-рыбьи, словно выброшенная на берег сёмга, беспомощно хватает ртом воздух, а потом, когда он, Сергей, ещё в ней, но ритм любви уже прервался, замирает счастливо и опустошённо, с блаженной, обозначенной лишь в уголках губ, улыбкой. Всюночь недавали они спать соседям-молодожёнам. Те пришли с какой-то гулянки, оба — изрядно подшофе, но хмель что-то их не сморил — не спали. Ну а когда за стеной начался праздник двух молодых тел, там уж — какой сон. Разговаривали, выхо дили на улицу—как здесь говорили, «подфонарик»—курить. Женя после того, как они в очередной раз шумно кончили вместе, без сил, прерывисто дыша, шепнула ему на ухо: «Мы не даём им спать...». «Ну и ладно. Должны же они, наконец, понять, что много пить — вредно. Есть гораздо более приятные вещи...» — ответил Сергей и они засме ялись вместе — тихонько, совсем неслышно. Такими были ночи. А дни... Дни были другими. Днём она становилась вдруг мало разговорчивой, как будто на что-то обижена и не хочет с ним общаться. Почти, как черепашка: спрятала голову под панцирь, ножки поджала под себя — и ничем её не достанешь, не проймёшь. И только в постели вновь становилась прежней Женей — открытой и внимательной к человеку, что находился рядом. Но ночью разговаривали, делились разными заветными пустяками друг с другом только их тела. Души —молча ли. ...В кафе рядом с набережной они оказались вечером, накануне отъезда. Зашли поужинать. И так было уныло и бесприютно, словно сидят за столом незнакомые люди и не знают, о чём говорить. Она о чём-то беспрестанно думала — отдельно от него, отстранённо. И так была далеко... Словно чужая. А он никак не мог поверить, что радом — человек, который за последний год принёс ему так много радости и счастья. Он хотел купить ей розу у девушки, что подошла к их столику с огромной корзиной, полной цветов — разной формы, разных размеров и оттенков. Но она не пожелала, мотнула раздражённо голо вой: «Не надо. Я не люблю розы...». От этих её слов Сергею стало холодно. После этого он уже ничего у нее не спрашивал... - Ты где, Серёжа? — Весна, встревоженная его молчанием, осторожно прикосну лась рукой к его щеке, плавно, чуть касаясь пальцами, провела ладонью по его лицу. — Всё в порядке? - Да-да, не волнуйся, всё хорошо. Нам пора, наверно. Пойдём... Когда о4ни выходили, большеносый саксофонист ещё не окончил ночной своей работы — наигрывал себе Стинга, ту старую стильную вещь про англичанина в Нью- Йорке. Сергей подумал, что и здесь его преследуют старые, проверенные приметы: слышишь Стинга — собирайся в дорогу. Потом они всю ночь бродили по старому Белграду. А горячий шоколад он так и не попробовал... Зато были каштаны. Их жарили прямо на улице на длинных узких жаровнях стран ные люди с чёрными руками. Его даже удивило это сначала. С виду — обычный серб: кудрявый, улыбка в поллица, говорит быстро-быстро. А руки — угольно-чёрные, как