Коновалов, Л. К. В четырех стенах : повесть / Леонид Коновалов // Площадь Первоучителей : литературно-художественный и общественно-политический альманах Мурманского отделения Союза писателей России. - Мурманск, 2008. - № 8. - С. 71-88.

нимал голову, и, как следящий секретный агент, окидывал взглядом ком нату. Выскрести его из собственной скорлупы было невозможно. Он мог говорить о чём угодно и поддержать любой разговор и шутку. Но сразу же замыкался, когда речь заходила о нём. Было ощущение, что Валерий говорит не то, что думает. И что у него там, в голове, никто не знал. Ска занное о Валере как-то Александром не поразило Кравцова - он даже ожидал нечто подобное: Валерий имел интимную связь со своей родной тёткой и при этом исключительно платоническую дружбу-любовь с мо лодой девицей. Да, и здесь, увы, двойные стандарты. И представление о нравствен ности у Алексея опять затрещало по швам. «Нет, что-то в Валере точно не то», - сделал Алексей глубокомысленный вывод. К тому же он физически страдал от его лени. Художники по очереди топили русскую печь у себя в комнате. Будучи дежурным, именно Валерий часто игнорировал свои обязанности. Задняя стенка печи была стеной в жилище Алексея. Приход весны затягивался. Температура в комнате была как в погребе. Алексею приходилось взывать к совести соседей-квартирантов. Не зная, как про нять их, он изощрялся, как мог, стуча зубами от холода. - Братья, - восклицал он бодро, но голос его дрожал. - Неужели чу довище не покажет нам огненный язык, - хлопал он по печке с должным энтузиазмом. Это не помогало. Он изображал хныкающего ребёнка, демонстрируя нос, покрытый инеем. И этого тоже было мало. Было очень обидно, ведь с моржеванием у Алексея как-то не заладилось с раннего детства. Только сердобольный Анатолий робко просил: - Может, всё-таки сходишь за углём, Валер. - Вот ещё, закаляться надо. Да и вообще в холоде лучше спать, - за ключал дежурный, заворачиваясь в два одеяла и отворачиваясь. Исчерпав возможности, Алексей удалялся восвояси, думая: «Какой же Валерка всё-таки гнида», и внушая себе изо всех сил: «Я спартанец, я спартанец, я спартанец!». А что же можно сказать, наконец, о самом Кравцове? Увы, его внут ренний мир, как и у других людей такого сорта, был традиционным. Алексей ещё с подросткового возраста находился под гипнозом клас сической русской литературы. Не раз он примеривал на себя характер того или иного героя романа и находил изрядное сходство. Особенно близок был ему образ лишнего человека. Естественно, и ему, Кравцову, были не чужды вопросы, вернее один из них: « Зачем я живу?» И он также не находил ответа. Единственное, что приходило в голову, что он действительно лишний всегда и везде. Но, слава Богу, богата русская литература, - менялись книги, менялись вопросы и герои. Время шло. И на дрожжах отечественной словесности продолжал воспитываться и мужать Алексей.