Конецкий, В. В. За доброй надеждой : роман-странствие. [В 2 книгах]. Кн. 1, ч. 1-2 / В. Конецкий. – Москва : Терра, 1997. - 349, [2] с. : ил.

и голова начала туманиться от резкой качки и бесчисленных сигарет. Появился в рубке доктор, потерял на пороге тапочку, и мы вместе ловили ее. — Что случилось, док? — крикнул я ему в розовое, доброе докторское ухо. — Объявите по трансляции, чтобы все шли противогрип­ позные прививки делать! — крикнул в ответ доктор Лева. — Я уже сыворотку раскупорил! Она больше двух часов в от­ крытом виде не может! Свойства теряет! — Нашел время прививки делать! Тут вверх ногами пере­ ворачивает! 176 — Это и хорошо! Матросы сморкаются! А вверх ногами перевернет — и сыворотка до печенок провалится. — Есть! Ясно! — понял я и объявил по принудительной трансляции: «Всему экипажу пройти в медпункт на проти­ вогриппозные прививки!..» Но как бы ни был прекрасен штормовой океан, самое хо­ рошее то, что рано или поздно он стихнет. Штормовая погода изнуряет и привычных людей. Зато после жестокого шторма утренняя природа может одарить тем, чего нам так не хвата­ ет, — нежностью. Пожалуй, утреннее штилевое море при яс ­ ном небе нежнее всего на свете. И целомудреннее. Когда на слабых, едва заметных волнах дрожит рассвет; когда попутчики-альбатросы то исчезают, растворившись мерцанием крыльев с черными концами в мерцании рассвета, на слабых волнах, то вновь появляются внезапно, близко; когда воистину ждешь, что сейчас вырвется из небес зеленый луч счастья, а тихое слово «штиль» легкой тенью легких облаков скользит над морем, — тогда в душу снисходит бла­ голепие от мира, простора и покоя. Нечто выразимое только старинными словами, но без языческой яркости чувств и без религиозной строгости наших предков. И вспомнишь рассветную землю. Плеск воды в шлюзе де­ ревенской мельницы. Последождье. Еще сонный шелест мок­ рых трав и тяжелых от дождевых капель кустарников за обочиной дороги. Комариный затаенный гул. Васильки, рожь. Безлюдье деревни — еще и дымов нет, печи не затоп­ лены. На задах деревни кособочатся баньки. Дрожит тополь у заколоченного забора. Пахнет крапивой. Жуют и вздыхают в конюшне лошади, оглядываются на ворота, обмахиваются хвостами... В штилевом море на рассвете думаешь о деревенской земле, мечтаешь о простой жизни. Штормовая романтика уже к а ­ жется картинной и пустой, как «Девятый вал» Айвазовского. И опять не знаешь, где же правда — в штормах или штилях?