Конецкий, В. В. Соленый лед / Виктор Конецкий ; Мор. лит.-худож. фонд им. Виктора Конецкого. - Санкт-Петербург : NIKA, 2008. - 333, [2] с. : портр.

слюны летят мне в лицо. Он доказывает необходимость подлин­ ных фактов в основе романов. «Газета! Газета! —вот с чего начи­ нать литератору!» Он рассказывает, как сотни километров про­ шел в поисках документов пешком, когда владелец документов умер. «Какое счастье! Он умер, умер! —громко шепчет мне Дос­ тоевский в лицо, и я чувствую даже укол волос его бороды. — И теперь есть прекрасное для романа! И Бог простит мне радость от чужой смерти!» Он наконец отпускает мои плечи, вытаскивает из-за пазухи документ, холит, гладит его, отрывает клочок, свора­ чивает папироску, обильно зализывает. И я понимаю, что доку­ мент так любим им, что ему надо даже осязать его языком. Я ухожу, уже ночь, ужас надвигающегося кошмара во мне. Я один у себя в комнате. Горит свеча-ночник. В слабом свете я листаю рукопись Достоевского, читаю прекрасные, гениальные фразы, картины, созданные в рукописи словами. И вдруг спиной чувствую присутствие кого-то. Оборачиваюсь —через двор бы­ стро идет к дверям темный человек. Душа цепенеет во мне, хочу кричать — не могу. Понимаю, надо броситься на человека, за­ держать в сенях, не допустить к рукописи и светильнику. Вели­ ким усилием вырываюсь из оцепенения страха, прыгаю страш­ ному человеку навстречу. Но его уже нет в сенях. Оборачива­ юсь — он позади меня, уже в комнате, у стола, тянет руку к светильнику... Проснулся я весь в поту, долго таращил глаза на полку с навигационными пособиями, на открытый иллюминатор. Хлю­ пала вода за бортом. И ужас еще жил в душе. Потом наступила обычная радость оттого, что все это только сон, что мы лежим в дрейфе в заливе Мэн... Но дурной осадок остался. Вспоминая сон, я понимал, что страшный человек погасил светильник. То есть во сне-то он не погасил, но за кадром сна — погасил. И жуткое ощущение того, как он миновал меня, оказался в комнате, у рукописи. Утешался я только тем, что все-таки преодолел страх и прыг­ нул ему навстречу. Быть трусом во сне еще омерзительнее, чем в жизни. Записывать сны —тоже неприятно. Атавизм живет в глубине нас; ищешь намек, находишь символ, вспоминаешь Фрейда и думаешь —не пора ли обратиться к психиатру? Но я все-таки записал сон и спустился в кают-компанию. Было около четырех. «Вацлав Боровский» спал. 204