Конецкий В.В. Рассказы и повести разных лет. Москва, 1988.

нулся неосторожно и потому порвал буксир и чуть не навалился на пассажирский лайнер, который шел вверх по течению вообще бе з буксиров... Но вернее всего я все-таки подумал тогда о Миделэйм-парке и скульптурах, которые живут там на такой ж е свободе, как деревья и травы. В этом парке штук двести знаменитых скульптур пасутся на открытом воздухе — я обязательно должен был вспом­ нить Миделэйм-парк, потому что был в нем. — Никто не знает, где верх куполов наших церквей,— вдруг сказал старый капитан.— Никто не знает — в небе­ сах корни наших луковок или в небесах их ростки, а со шпилями все ясно... — Можно интимный вопрос? — спросил я. — Д а . — Вы много любили в жизни? — Странно,— сказал он, покручивая пальцем круглое стекло снегоочистителя.— Я вообще-то не очень жалую откровенности м ежду чужими людьми... А с вами чего-то разболтался до безобразия . И на этот вопрос отвечу. Я, знаете ли, однолюб. И тем, если хотите знать, горестно счастлив. Я наконец вспомнил, кого он мне смутно напоминал все время нашей встречи. В блокадную зиму у нас был учитель, математик: «Дети, простите меня, я б у д у объяснять только один раз: у меня нет сил, дети». Он умер у доски, записав на ней каллиграфическим почерком задание. Было стыдно вести с ебя в некотором роде навязчивым и нахальным репортером, но я не удержался и задал еще один вопрос — теперь у ж е наверняка последний: — Смерти очень боитесь? — Смерть? Конечно, все чаще думаю о ней. Но я и всю жизнь думал. Понимаете, нет «я». Есть «мир плюс я». Есть только эта система, эта сумма. Когда умру я, изменится и весь мир, ибо нарушится сумма. Таким образом , я буду существовать и дальше самим этим изменением. Конечно, страшно. Но не очень. Нет, не очень. Мы вышли к трапу. Еще ниже были запыленные апатитом палубы «Чернигорода» и его пустые, бездонные трюмы. Додонов спустился к трюмам, а я на пустынный ночной причал. 362