Конецкий В.В. Рассказы и повести разных лет. Москва, 1988.

щимся на солнце чистейшим горным снегом, с «мороз и солнце, день чудесный», а справа вздымался от гори­ зонта мрак, клубящийся аспид, поражаемый молниями, как змей Георгием Победоносцем . Н ад аспидом-змеем кипели кучевые облака. Н ад ними в зените бе ззащитно голубело. Фронт шел. нам наперехват, или мы шли ему напе­ рехват. Но, так или иначе, этот грозовой воротник — огром­ ный дугообразный облачный кучево-дождевой вал был верным признаком жестокого шквала и тяжкого шторма. Стрелы молний мелькали все чаще и, как и положено стрелам, др ож али махровыми оперениями ещ е какие-то доли секунды после удара в черноту, в мрак, в змея. Океан тускнел, и в помещениях пришлось включать свет, хотя солнце все еще светило с левого борта. Зыбь начинала завихряться, но как-то тяжело, поблескивая тускло, как тюбики масляной краски. Когда м ежду нами и фронтом осталось миль пять, видны стали смерчи — разорванные, расхристанные, вертящиеся, как юродивый под дожд ем . И стал доноситься грохот — сплошной грохот, а не отдель­ ные грома. Затем смерчи превратились в заряды града и накрыли судно, и так ср а з у все стало странно, что, к а за ­ лось, электрический свет в помещениях изменил цвет, похож стал на мочу больного — очень желтый, именно какой-то болезненный, И в летящей мгле исчезли мачты и грузовые стрелы и палубный груз. В начале шторма у меня бывает некоторое подобие сочувствия к волнам. Все-то они в пене, все, голубушки, намыленные, всем соленое мыло глаза ест, и по спинам, по желобкам и лопаткам пена струится, волосья мокрые на головах дыбом стоят, а по вспученным грудям пена мечется и извивается, как на стиральной доске. И жалко мне океан­ ские волны, как лошадку, которую пьяный хозяин в авто­ мобильную мойку завел и б ежать на месте заставил под мытьевыми струями. И уж она, волна-лошадка, бежит-то изо всех сил, и глаза, бедняга , жмурит, и знать не знает своего направления — рыскает и рвется, на галоп сбива ­ ется. А теперь представьте миллион таких лошадей — миллионный табун намыленных диких мустангов. И такой они шум, гам, хай испускают, хоть святых выноси. А ветер их — хлыстом-мочалкой, мочалкой! — по голым задам , по нежным спинкам! Он ведь беспощадный циркач, он волнам в гривы-хвосты вцепится и пошел стегать! Пошел азиатом- наездником вскакивать и соскакивать, улюлюкать и 261