Конецкий В.В. Рассказы и повести разных лет. Москва, 1988.

Я опешил. Чтобы мужчина признался в привязанности к такому созданию! Нашему брату сказать вслух «привя­ зался» в конце двадцатого века не о матери или детях, а о сменной буфетчице так ж е трудно, как японцу обозвать Фудзияму дрянной горушкой. Правда , Ямкин при всей своей суровости умеет произносить беззащитные слова. Когда мы поздней весной уходили с Балтики, то скользили сквозь сплошной штиль; голубая нежность, казалось, про­ никала сквозь сталь в каюты, в голубой нежности таяли островки, голубыми были встречные кораблики и д аж е красный флаг на мачте в Кадет-Ренне ранним голубым вечером над судном истекал голубизной. И, кажется , на подходах к Бельтам пролетели семь голубых лебедей . Они летели мощно, строем строгого кильватера, сократив дистанцию м ежд у собой до одного линейного, все семь лебедей были магнитной стрелкой, нацеленной на норд,— голубая стрела пронзила голубизну, оставив во мне такую свежую радость, что почудился д а ж е вкус мяты во рту. А Юра сказал , что у лебедей большое горе, что их семь — значит, подруга одного из лебедей погибла, что они летают всегда четным количеством, парами. И когда теперь приле­ тят на место, то один из лебедей , который остался без подруги, обязательно т ож е погибнет. Мне не хотелось этому верить, и я сказал, что на пары они разбиваются после прилета, что никто не погибал и все у них в порядке. Нет, сказал Юра, они летят уж е женихами и невестами. И у них один закон — верность на жизнь и смерть, и такой закон невозможно объяснить только инстинктом, здесь нечто другое, высшее. Потом лег туман, и всю ночь в Бельтах мы шли в нем. Туман при абсолютном штиле, такой густой, что не видно было полубака и не видно воды под бортом, если глянешь с крыла мостика; туманные гудки терзали уши, от них нельзя было спрятаться д а ж е в герметичности персо ­ нального гальюна; у штурманов на переносицах появились красные пятна от радарных намордников, боцман пересто­ ял у якорей, а туман все густел; собственное судно к а з а ­ лось пузырьком во здуха , застывшим в толще сиреневого стекла. У банки Шульцгруни какой-то ошалелый п ар охо ­ дик з абрал ся на нашу сторону фарватера , мы р а сх о дилиа с ним, чертыхаясь и обзывая его Шульцем; острили, что всюду — куда ни сунешься — найдется какой-нибудь шульц. И вдруг Юра сказал , так сказал, будто м ежду нами и лебедями уж е не пролегла целая ночь, будто они только что пронзили голубой мощной стрелой нежную голубизну 245