Конецкий, В. В. Ледовые брызги : из дневников писателя / Виктор Конецкий ; [худож. Л. Авидон]. - Ленинград : Советский писатель, Ленинградское отделение, 1987. - 541, [2] с. : ил.

что писатель, услышав, увидев их сегодняшнюю жизнь, и в райисполком сигнализирует, и в архиве загса найдет ту заветную справку, которую выдавали весной 1942-го уборщикам трупов, нечистот и льда. По такой справке можно и медаль получить «За оборону Ленинграда», и что- то где-то протолкнуть... Да, раскапывая прошлое, писатель проходит сквозь живых, а разве всем поможешь?.. Боже, как трудно уст­ роить одинокую и больную старость, в какое горе превра­ щается существование иных задержавшихся на этом свете долгожителей! А есть какой-то закон, когда некоторые люди после блокады живут потом особенно долго, ибо, вероятно, как и лагерники, прошли естественный отбор на приспособляемость и живучесть... Да, одно — психическая нагрузка, когда расспраши­ ваешь о блокадном былом маршала, другое — вечную «домохозяйку», какую-нибудь Марию Ивановну, чья лю­ бовь к ближнему подняла человечество на новую грань самопознания и достоинства — и которую оставляешь в слезах, вызвав ей с улицы из автомата (телефона, конечно, нет в квартире) «неотложку», а надо идти к следующей Марии Ивановне... Надо! В том-то и дело, что «надо», хотя никто не велел, не посылал, и впереди терний куда больше, чем лаврового листа... А само писание? Понятно, почему книгу делают вдво­ ем. Слишком велики психические перегрузки, нужен рядом товарищ. И потом, к а к рассказать о запретно-патологи- ческом, запретно-физиологическом, запретно-психиче­ ском?.. Особенно в нашей сверхцеломудренной русской литературе. З апад без особенных терзаний пишет физио­ логию. Недаром авторы опираются в описании г о л о д а на Гамсуна. Сами не тянут, не могут, опыта нет, прецеден­ та. Или о смерти взять. Выше «Смерти Ивана Ильича» вроде и нет. Но Фолкнер или Хемингуэй начинали с рас ­ сказов о смерти — начинали с этого! Толстой с детства начинал, Чехов — с юморесок, а они — со смерти! Конечно, Хемингуэй видел смерти очень много, и чело­ век он огромного личного мужества перед ее лицом. Но видел он ее в каком-то не том ракурсе, нежели видим мы. А когда ее насмотришься в нашем ракурсе, то писать о смерти ох как нет охоты! Ох как нет! Тяжело смерть писать, а без нее любви не напишешь. А ведь почему выстояли-то? Потому что друг друга любили, Родину любили, жизнь любили. Есть общечеловеческое: перед общей, например, близ­ 436