Виктор Конецкий: человек из морского пейзажа : воспоминания, размышления, штрихи к портрету / авт.-сост.: Т. В. Акулова. - Санкт-Петербург : Площадь искусств, 2014.

ЛЕТИ, КОРАБЛЬ! же не мог не уходить. В море была его судьба, его жизнь, его творче ство. Его книги — это не просто путевые очерки о плаваниях в раз ных широтах —на Крайнем Севере и в Антарктиду. Это прежде все го глубокие и пронзительные, до сердечной боли, раздумья о жизни, о людях, о прошлом и настоящем. На каких-то строках останавлива ешься, потрясенный глубиной его прозрения. В один из вечеров он подарил нам большую морскую раковину и кусок коралла. Он сам нырял за ними возле острова Маврикий. Сказал, что это подарок на счастье. Они и сейчас лежат у нас на книжной полке возле его книг. И кажется, будто излучают нечто... «Счастье песком течет между пальцами», — написал он в одном из писем Женщине. Это письмо тоже есть в книге... Помнится, в тот вечер он был задумчивым, нет, даже не просто задумчивым... Он как будто нес в себе какое-то потрясение. Мы си дели, не зажигая света, хотя за окном сгущались осенние ленинград ские сумерки. И он рассказывал, что впервые через три года после смерти матери, раньше просто не мог — открыл чемодан, который она хранила всю свою жизнь. Он сказал, что даже тогда, когда их, по лумертвых, вывозили из блокадного Ленинграда через ладожскую «Дорогу жизни», мать вместо теплых вещей взяла с собой этот че модан. Он никогда не знал, что в нем, хотя они с матерью были очень близки. Оказалось, что долгие годы мать берегла письма некогда страстно любившего ее человека. Он, тогда еще совсем молодой офицер, писал с Первой мировой войны. Сначала письма были бод рые, в них слышался гром победных барабанов, он, бедный, думал, что война — это романтика. А потом уже это были письма глубоко разочарованного, больного человека, с непомерным скепсисом от носившегося ко всему, что было вокруг. В чемодане были и письма Ольги Хохловой, жены Пикассо, к ма тери Виктора и ее старшей сестре, которая дружила с ней в пери од работы в балете Дягилева в Париже. Эта старшая сестра, тетя Виктора, умерла в блокаду, и он не раз вспоминал, как он, тринад цатилетний мальчишка, пройдя чуть ли не через весь заснеженный, заиндевелый город, нашел ее в квартире примерзшей к полу. И вы рубал ее топором... а на постели лежала другая сестра, уже мертвая... Он знал, что в буфете стоит бутылка водки, которую тетка берегла до возвращения, как она говорила, сына с фронта. И он не взял ее, это казалось ему кощунством. Но через день снова пошел в ту квар тиру, тетка уже умерла в больнице, а водка означала продление жиз ни, ее можно было обменять. Но бутылки уже не было. Кто-то успел очистить квартиру. 81