Виктор Конецкий: человек из морского пейзажа : воспоминания, размышления, штрихи к портрету / авт.-сост.: Т. В. Акулова. - Санкт-Петербург : Площадь искусств, 2014.

ВЛАДИСЛАВ ПЕТРОВ не всегда раскавычивал цитаты («Цитата — цикада», — цитировал он Мандельштама), в чем и признался печатно, служит мне слабым оправданием. Итак, меня задело, что Конецкий холодно общался со мной при первом знакомстве. Я-то по неистребимой своей наивности предпо лагал неминуемый задушевный разговор. Тем более, что повод был подходящий: в нашем издательстве вышла книга Конецкого, и я при вез ему из Москвы авторские экземпляры. Я вошел со свежей, толь ко что из типографии книгой, в голове вертелось высокопарное: вот, дескать, начинаю возвращать вам, Виктор Викторович, личный долг. Я даже был готов произнести всю эту чепуху вслух, предоставь мне Конецкий такую возможность. Слава Богу, не предоставил. Это потом, уже будучи вхож в его дом, я сообразил, что квартира на улице Широкой (она же Ленина) видела столько восторженных читателей и почитателей его творче ства, что Конецкий перестал на них реагировать. Спокойно выслу шал, вежливо кивал, пропускал мимо ушей витиеватые комплимен ты. Но, с другой стороны, уверен: читатель, даже набитый глупым пафосом, как автобус в час пик пассажирами, был ему необходим, как воздух. Особенно в последние годы, когда Виктору Викторовичу вдруг стало казаться, что его забывают. Пришлось разубеждать, он внимательно, по-детски — недоверчиво, но с огромным желани ем поверить — слушал. Потом, убедившись, что говорю искренне, вдруг грозил пальцем: «Ну ты, столичная штучка... врешь ты все!» Когда Конецкий умер, до меня дошло: он здорово похож на мо его отца. Дело не во внешнем сходстве, хотя оно тоже есть. Почти одногодки, оба мальчишками хлебнули лиха в войну, а после нее всю жизнь, не обращая внимания на несущийся бред, спокойно и честно делали свое дело. Это те самые мальчики, которые с войной стали взрослыми. Которые и в семьдесят, много чего повидавшие, услы шав, как поют о гибели «Варяга», ощущают влагу в глазах. Конецкий был голосом этого поколения. Но и люди поколения следующего —моего поколения —считали его своим товарищем. Мне хочется думать, что он был и моим товарищем. Не другом, не знакомым, а товарищем — в исконном, ныне почти утерянном смысле. Личное знакомство для такого товарищества вовсе не обя зательно, одно сознание его греет душу. Когда вспоминаю Конецкого, я — хотя бы ненадолго — станов люсь лучше, чем есть на самом деле. Вечером 1 апреля 2002 года я хотел ему позвонить. День смеха, а Конецкий ведь еще и юморист каких поискать. Ему приятно было 524